В Чарвак Караджан вернулся в воскресенье под вечер. Поставил машину в гараж и решил прогуляться по поселку. Солнце еще не село, но с гор уже лилась вечерняя прохлада. На улицах было людно. Караджан привык видеть рабочих в спецовках, и сейчас их обыкновенная повседневная одежда казалась ему празднично нарядной.
В посаженном этой весной сквере играла музыка. Люди прогуливались по песчаным аллеям с детьми.
У пивной будки стояла толпа. Караджан решил утолить жажду кружкой пива. Вдруг ему показалось, что его кто-то окликнул. Оглянулся и увидел спешащего к нему Хазратова.
— Очень хорошо, что я тебя встретил, — сказал Киемходжа, поздоровавшись с ним за руку. — Если ты свободен, идем со мной, не пожалеешь.
— Куда, если не секрет?
— Я всегда мечтал о друзьях, которые не спрашивают «куда», когда их зовешь. Идут за тобой, и все, хоть в огонь, хоть в воду, — засмеялся Киемходжа. — Но если хочешь, к Ишларбеку. Сегодня у него собираются друзья. Днем барана закололи.
— Мы с ним не настолько близки… Благодарю.
— Ты же со мной! — Киемходжа, зычно смеясь, хлопнул Караджана по плечу. — Он простецкий парень, вот увидишь… Для него самый большой праздник, когда приходят друзья.
Вечер у Караджана был свободен, и он, поколебавшись, согласился.
Ишларбек в полосатом новом халате, подпоясанном шелковым бельбагом, стоял у калитки и встречал гостей. Несмотря на яркий наряд, он показался Караджану вялым и подавленным. Глаза ввалились и были какие-то тусклые, пустые. Он проводил Киемходжу и Караджана в мехмонхану — комнату для гостей и вернулся к калитке. Один за другим приходили новые и новые гости.
Когда все собрались, Ишларбек сам подал на дастархан угощение, откупорил бутылки.
Всегда веселый и речистый, Ишларбек сегодня был не в настроении. Оказывая гостям внимание, он улыбался, но улыбка казалась неестественной. Вместе со всеми одну за другой выпил две пиалы водки, закусил. Потом встал и удалился в другую комнату. Вышел оттуда еще более мрачным.
Изрядно захмелевшие гости громко разговаривали, хохотали, пели песни. А хозяин только изредка вставлял слово. Было видно, что он сидит как на иголках. То и дело спохватывался и опять уходил в соседнюю комнату, плотно прикрывая за собой дверь.
Он вынес подушки и предложил гостям, потому что сидящим на полу иногда хочется вытянуть ноги и облокотиться о что-нибудь. Подсел к дастархану, просил угощаться, разливал водку. Но и в его позе, и в лице читалось какое-то напряжение, тревога. Он то и дело вздрагивал и смотрел на плотно закрытую дверь. Никто этого не замечал…
Гости разошлись после полуночи.
А назавтра стало известно, что в то время, когда они сидели у Ишларбека в мехмонхане, в соседней комнате умирала его мать. И когда она распрощалась с этим миром, он подвязал ей платком подбородок, накрыл лицо марлей и, выйдя к разгулявшимся гостям, подсел к дастархану.
Прослышав об этом, Караджан примчался к Сапчабашеву. Его дом уже был полон людей. Покойницу собрали, как полагается по обычаю, и повезли в Ташкент. Ее предали той земле, на которой она жила и состарилась.
На похоронах присутствовали все, кто накануне пировал в доме Сапчабашева. Караджану хотелось подойти к Ишларбеку и отчитать как следует, но вид у него был пришибленный и до того несчастный, что поневоле вызывал жалость. И Караджан лишь выразил свое соболезнование, стараясь не встречаться с ним глазами. Было такое ощущение, что этот человек вынудил его стать соучастником какого-то неблаговидного дела.
Сапчабашев организовал роскошные поминки по усопшей. Все комнаты его огромного дома были заполнены людьми. «Никто не заметит отсутствия одного человека», — решил Караджан и незаметно направился со двора. Но едва вышел из калитки на улицу, где среди автомобилей, прижавшихся к обочине, стоял его газик, подошел Хазратов.
— Уезжаешь?
— До конца смены надо побывать на плотине…
— Я с тобой.
Они сели в машину. Караджан включил мотор.
— Какой парень, какой парень, — закачал головой Хазратов. — Зо-ло-той. Ради друзей ничего не пожалеет…
— Всему мера должна быть, — буркнул Караджан, трогая машину с места.
— Мы явились в этот мир не богатства ради, а приобрести друзей. Что поделаешь, знать, у него судьба такая, аллах призвал его матушку как раз в такой день, когда…
— Он не должен был скрывать от нас этого! — резко сказал Караджан, на скулах у него вздулись желваки.
— Не хотел испортить вечер.
— Это же мерзость! — вскрикнул Караджан, на секунду выпустив из рук баранку. — Только подумай! Накрыть лицо матери марлей и продолжать пир!..
— Мы, ташкентские, все такие гостеприимные… — сказал Хазратов, все более хмурясь.
— Провались они, такие люди, и их гостеприимство!
Хазратов резко отворил дверцу:
— Останови, я выйду.
— Раздумал ехать?
— Зайду домой, проведаю Гульбадан.
— Я подвезу.
— Не стоит. Тут недалеко.
— Как хочешь. — Караджан поддал газу, чтобы успеть пересечь перекресток, пока не загорелся красный свет, и, подрулив к обочине, остановил машину.
Хазратов резко захлопнул дверцу и зашагал по тротуару не оглядываясь.