Час возвращения

— Потеря глазного яблока…

— Последнего? У него же одно! Но есть же, есть другие методы! — Кирилл Алексеевич весь напрягся в ожидании ответа, как перед прыжком.

— Лучетерапия.

— О! Есть же выход! — вскричала мать.

— Но… это лишь отсрочит операцию, но может создать угрозу внутричерепного прорастания опухоли.

— Операция неизбежна… Как же ты, мой мальчик?.. — Кирилл Алексеевич опустил лицо в трясущиеся ладони.

Он вздрогнул от оглушительного грома двери и, отняв ладони от лица, не сразу понял, что случилось.

Татьяны Федоровны не было…

…Она выбежала из кабинета и на миг остановилась, будто вкопанная. На ее обмякшем, обвислом лице безумно застыли расширенные круглые глаза. Вдруг лицо ее исказилось, в углах рта вскипела слюна, и пронзительно-чужой голос взорвал тишину коридора:

— Не хочу… Я не хочу слепого! Не надо…

Натыкаясь на стены, Татьяна Федоровна, тяжко топая бежала к выходу.

ЧЕРНАЯ РЯБИНА

1

Виталька, мальчик семи лет, с болезненно бледным лицом, на котором выделялись большие грустные серые глаза, сидел дома за низким столиком, заваленным тетрадками, и готовил уроки. А на улице темно от дождя, невесело. Ручейки исходили запотевшие стекла, оставив на них неровные следы, и Виталька то и дело отвлекался, разглядывая эти дорожки, похожие на жилки рек на географической карте. Только там, на карте, они были синие и, утолщаясь, терялись в голубых морях, а здесь, странно прозрачно-темные, они книзу делались все тоньше и тоньше и пропадали за оконной рамой, будто уходили в песок. Но песка там не было, а был оцинкованный водослив, с него бежали холодные ручейки. Виталька знал это, но все же думал о горячем желтом песке, в котором терялись маленькие реки.

Хлопнула дверь, отец покашлял в прихожей. Сообщил безадресно, будто самому себе:

— Ну, льет, ведром не вычерпать! — Голос его прозвучал неожиданно весело: непогода вроде не огорчала его, а приносила удовольствие. И наверняка это было так, ведь он всегда радовался резким переменам: дождю после яркого солнца, яркому солнцу после отгрохотавшей грозы, снегу после осенней распутицы, первым грязным проталинам среди мартовского сверкающего наста. Мальчик встал, ожидая, когда отец распахнет дверь в столовую, ставшую Виталькиной комнатой после того как он пошел в школу, увидел сквозь стекло двери невысокую подвижную фигуру отца в блестящем от дождя плаще и сплющенном на голове берете. Но тут на стене мелькнул силуэт матери, и Виталий услышал ее голос, не терпящий возражений:

— Повесь плащ над ванной. Не успел войти, а уж море на полу.

— Над ванной? Пожалуйста, о чем разговор? — Отец стащил плащ и понес его перед собой, как щит, в ванную.

Вскоре он вернулся без плаща и берета и, вытирая ладонями красное, мокрое от дождя лицо, веселыми глазами взглянул на сына.

— Вот и мы! — сказал он. — Знаешь, лужи завалены листьями, что тебе пятаками. Дождь бьет по ним, а они звенят…

«Звенят!» — тотчас услышал сын, вообразив все это.

— Давай закругляйся — и рванем в парк. Много еще у тебя? — Отец дышал влажным холодком, осенней свежестью, горечью мокрых листьев, и тонкие ноздри у мальчика возбужденно зашевелились.

— Закончу вот, — ответил сын.

— Валяй! — крикнул отец. — А я схвачу, что мать сготовила. А ты уже?

— Да, она меня покормила.

— Покормила, это хорошо! — Отец с готовностью поднял перед собой руки и пошел на кухню, будто сдаваться. Виталька представил, как мама тотчас погонит его мыть руки. Она работает в детском саду диетсестрой, а там у нее твердое правило…

Поужинав, отец встал и сказал как бы между прочим:

— Сестренку Зинку встретил. Зовет в воскресенье на дачу. Дядя Ига вернулся из дальних стран.

Дядей Игой они звали Игоря Савельевича Вербишина, мужа Зинки.

Вера только что начала мыть посуду под краном. Услышав про Зинку и ее мужа, не оглянулась, но ее округлые плечи выпрямились. Чуть склонив набок голову и косясь на мужа, через плечо бросила со скрытой запальчивостью:

— Что мне там делать? Не поеду! — И загремела тарелками.

— Ну вот! А я надеялся. Виталия с собой хотел… Подышал бы воздухом.

— В такую погоду.

— Не потоп же!

— Ну, не потоп… Мальчишку, да в пьяную компанию? Нет!

Василий пятерней чесанул грудь, всю в светлом волосе.

— С Катькой поиграют. По лесу побродят…

Вера заупрямилась:

— Или не видишь, какой он еще слабый?

— Боже! Вот несчастная доля у ребят! В детских яслях, в садике — женщины, в школе — опять женщины. Если еще в армию не сходят, так всю жизнь по бабским указкам проживут!

— Скажи спасибо, мы столько берем на себя…

— Берем! Вот именно — берете. А что выходит? Виталька как девчонка растет. Ну хоть подрался бы, что ли, разик, — не уступал Василий.

— Еще что? Успеешь, намучаешься. Парень едва на ноги встал, болезнь-то — она не красит.

Василий снова чесанул рукой грудь, вспомнив о болезни сына. Да, слабоват еще парень, верно. Но как укрепишь его, если не воспитывать характер? Пока спорили, дождь пошел еще сильнее. Глухо зазвенели стекла под его ударами. Отец загрустил, а мать обрадовалась:

— Вот и ладно. В такую погоду — и на улицу? Мыслимо ли? И о даче забудь… Он и дома едва на ногах…