Час возвращения

Он тащил его до моря по душным трубам улиц, по горячей мягкой плите пляжа, зарывал мальчика по пояс в песок, ставил тент, прикрывая от солнца, долго-долго бежал в море по мелководью. Возвращался.

— А ну вылазь!

Мальчик пожимал плечами:

— А можно?

— Пойдем, пойдем! — Хватал его и сажал на плечи. Длинные слабые ноги Витальки безвольно болтались… Но день ото дня мальчик, поддерживаемый отцом, заплывал все дальше.

4

Когда ехали на дачу, Виталька вспоминал дни своей непонятной болезни, вспоминал море, красивые костылики, которые он оставил соседу по палате, думал о маме и отце, которые сейчас ни о чем не спорили, а все говорили, говорили; мама была такая красивая, строгая, а отец весь такой вольный в распахнутой куртке. Мальчик придумывал, как их встретят на даче. Он почти точно знал, что и как там будет. «Сынуля!» — воскликнет тетя Зина. «А ты, мужик, вымахал! — скажет дядя Ига. — Вали сюда! Что я тебе покажу…»

Но встретила их Катя, рослая девушка, лицом похожая на дядю Игу. И дальше все получалось не так, как придумал мальчик. Но стоило ли его винить за это? Ведь он не знал начала сказки…

Катя легко сбежала с бетонного крыльца, подхватила Витальку. Подошли Вера и Василий. Катя крутанулась вокруг них, успела поцеловать обоих и походя бросила:

— У нас итальянцы…

— Ой! — вырвалось у Веры.

— Что заойкала? Не люди они, что ли?

— Они простые, — успокоила Катя. — Хотя и миллионеры.

— Миллионеры! — нечаянно вырвалось у Василия.

А Катя уже склонилась к Витальке, заговорщически сказала:

— Когда войдешь, скажи: «Бона джиорна!» Добрый день, по-нашему. Вот увидишь, они лягут от радости. Скажешь?

Они вошли. На кухне что-то дымилось на плите. Груды длинных и тонких, как шпагат, макарон белели в кастрюлях. Пахло поджаренным мясом, соусами. Две незнакомые женщины переругивались у плиты.

— Специально папа пригласил, — объяснила Катя.

Мама поздоровалась, оглядела столы, плиту, и Виталька заметил, как лицо ее погрустнело. Эллипсообразный стол был уже сервирован. Лицо матери сморщилось будто от боли, и Виталька вдруг испугался за нее: что случилось с ней, почему она так растерялась? Потом Катя куда-то повела его, что-то стала говорить, но он не слушал ее — у него неожиданно началась сказка: мама мечтала поработать на кухне у плиты, накрыть стол, ждала, что дядя Ига, как в прошлый раз, будет ее хвалить, а она зальется румянцем от его похвалы. Но кто, кто отобрал у нее радость? Те две ворчуньи на кухне? Не с неба же они свалились… И не хотели же они, чтобы мама была тут лишней?

Катя за руку притащила Витальку на веранду. Большие окна выходили на опушку дубравы. Виднелся вал зарослей желтых плакучих ив, а за ними — круглый пруд, тот самый, о котором мечтал Виталька, как о хорошем конце сказки. Пойдут ли они с Катей удить толстолобиков?.. На веранде были плетеные столы, стулья и кресла. За одним из столов сидел дядя Ига, седой и крупный, с черными бровями на красном лице, и двое мужчин, смуглых, худых и маленьких, как подростки. Они наливали из сифона шипучую воду, и она, когда садилась пена, делалась розовой.

Катя толкнула Витальку и напомнила: «Поздоровайся». Мальчик вдруг растерялся, забыл, что надо сказать. Но тут увидел входящую из сада тетю Зину, он давно ее ждал, еще в самом начале сказки. И вот она появилась: в голубом платье с открытой шеей, в ушах что-то остро-колюче поблескивало, на груди тоже поблескивало, только тепло и желто, а на пальцы, почти на каждом, было что-то надето и сверкало, и пальцы не могли сложиться вместе и были растопырены. И тут он вспомнил те слова: они, кажется, очень шли к тете Зине.

— Бона джиорна! — сказал мальчик все же, не очень уверенный в том, что это были те слова. Но увидев, как мужчины взглянули на него, не успев выпить шипучку, как заулыбались, он понял, что сказал то, что полагалось, и снова повторил, теперь уже уверенно:

— Бона джиорна!

Итальянцы с невероятным проворством вскочили и закричали почти как по-русски: «Браво! Браво!» И дядя Ига подошел и ладонью скользнул по белым волосикам мальчика, а тетя Зина, как бывало раньше, схватила его, больно давя под мышками тяжелым металлом на пальцах, и сказала:

— Здравствуй, мой сынуля! — У нее не было детей, Катя ей падчерица, и она не понарошку, а как бы взаправду принимала Витальку за сына: родная же кровь, братова.