Час скитаний

Ему ещё за банкет платить в честь повышения. Часть «книжных» денег Баратынского на это пойдёт. И свадьба, похоже, будет не такая, как ему хотелось, для них двоих с Анжелой и максимум двух-трех её родных, а «как полагается», «шоб в грязь лицом не ударить». А это всё деньги.

– Вот такая монета сойдёт? – он показал шансонье «коника» – пять металлических питерских рублей. Там тоже был всадник, но другой. Император Николай. Столько же, сколько этот вымогатель просил за песню про морской бой. Похоже, он понял, что клиент заинтересовался.

– Мало, – проворчал Капитан. – Что-то у меня настроение пропало играть. Трубы горят. Сушняк. В другой раз, короче.

Хитрый, чёрт. Жадиной выставил, да еще и раскрутить на деньги хочет, как почти все в этом месте. Другой наёмник бы из певца за это душу вытряс. Младший много раз обвинял себя в излишней мягкости, но всё не мог от неё вылечиться. Он убрал в карман пятак и положил однерку ему в фуражку.

– Это просто так. Обойдусь без песни.

– Вот спасибо на добром слове. А свадьба… это дело хорошее, – произнёс Капитан явно разочаровано. – Можете меня позвать, исполню из классики. Стаса Михайлова. Нет, он не был родственником нашего.

– Подумаю. Может, и позову, – понятное дело, Молчун соврал. Делать ему больше нечего. Но он ждал, что за его монету этот клоун, который пару раз делился с ним новостями, хотя бы поделится каким-нибудь слухом. Он был тот ещё болтун.

Так и случилось.

– А дела в городе завариваются нехорошие. Видал, экуменистов прикрыли вслед за Свидетелями? Ну, это хорошо, что прикрыли. Давно надо было. Плохо, что поздно. Все они шпионы. Вера разума, блин. А ещё я тут вчера видел мальца. Какой-то мутный. Не иначе его оборвыши подослали. Щенок везде шнырял и на бумажку зарисовывал. Я позвал ваших, они его сцапали, но он успел её сожрать. Надеюсь, вытрясут из него душу. У Электрика не забалуешь.

– Чего записывал-то?

– Чего-чего! Ну ясно же. Для бригадиров ихних. Нашу линию обороны. Редуты, капониры, блиндажи, потерны, ДОТы, ДЗОТы.

Капитан любил блеснуть военными терминами, хоть морскими, хоть сухопутными.

– А у нас это разве есть?

– И плохо, что нет. Совсем мышей не ловите.

– Ну ладно, я пошёл. Удачи, отец.

Проблема была только в том, что радиоточка Сан Саныча находилась на вышке, которая стояла на территории Кауфмана. Идти туда специально, чтобы спросить, что это за песня, неохота, да и, скорее всего, ему бы не сказали, откуда появилась эта запись.

Да и хрен с ней. Меньше надо отвлекаться на воспоминания. Проще нужно жить. Вон, Михайлов без всякого такого обходится, а каким большим человеком стал.

И нечего тратить свои кровные на идиотское хобби – собирание «культуры».

«За каким чёртом я это делаю? Кому это нужно? Дед записывал Историю. А я – только идиотские басни и мутировавшие слова».

Он насобирал таких целый словарик, где были и «псаки» (собаки), и «большевик» (растение борщевик), и «беляши» (белые грибы). Некоторых слов не поняли бы в соседнем райцентре. В большинстве сёл большие жареные вареники с мясом зовутся чебуреки, как в словаре, но где-то на Волге они уже чебургены, а в одном глухом селе на Урале – даже чегевары. Во всём этом были свои закономерности, но чтобы понять их, понадобится ещё одна жизнь.

Жили и корявые слова с ложной народной этимологией типа «распиратор» и тот же «колебаторный прицел». Это было не удивительно, ведь в деревнях, да и среди бродяг (а таких непривязанных к одному месту полудиких людей появился целый слой) мало кто умел нормально писать и читать. Поэтому многое передавалось устно. И искажалось вкривь и вкось. А ещё в ходу у неграмотных были картинки. Он не раз видел на стенах в заброшках такие пиктограммы. Например, старатели оставляли: «Впереди опасность. Этот колодец отравлен. В городе волки. Я пошёл туда-то» и так далее.

А ещё Саша коллекционировал частушки, басни, песни. Новые, которые придумали после Войны. Может, чтобы передать кому-то более сведущему в вопросах фольклора? Но пока он такого не встретил.

Денисов посмотрел его записи, похлопал по плечу, сдержанно посмеялся и сказал: «Собирай дальше. Молодец. Ты как братья Гримм. Первый фольклорист и этнограф, лингвист эры П. А. Послеатомной».

Бродяга, мародёр, барыга, как в городе называли иногда не только тех, кто толкает «дурь», но и любых торговцев. Наёмник. Немного жулик. Неудавшийся мститель. Какой он, к чёрту, лингвист? Разве что… какая эпоха – такой и собиратель её сказаний.

* * *

Словно в насмешку над Сашиной биографией, попалась на пути доска объявлений на бывшей остановке автобуса, где теперь расположилась небольшая барахолка. Днём здесь не протолкнуться, но пока ещё народу было немного.

«Продаю хорошего человека!». Вот тебе и Свободный Город. Хотя, право торговать живым товаром или запродать себя – тоже своего рода свобода.