– Э… подожди. Человек хороший, – чуть ли не за рукав схватил он Сашку и навёл взгляд, словно перископ, – Я тебя помню. Ты же постоянно барахло приносишь купчишкам на обмен. Нет, я не в том смысле. Вещи хорошие. Но я слыхал, у тебя лычки новые будут. Ты уже капрал, да? Тогда у тебя точно будет на опохмелюгу. Я могу про город спеть. «Там для меня горит очаг… Как вечный знак каких-то истин…» Что, не хочешь? Тогда могу про войну… Мне дед рассказывал, как он американскую авианосную группу…
– Нет, спасибо. У меня у самого дед был, многое повидал.
– Ну… такого, как мой, точно не видал.
Младший был уверен, что Капитан знает только старые, тысячу раз исполненные песни на чужие для него темы: чеченскую или вовсе какую-то афганскую войну, шансон или допотопные песни-романсы. Их вроде ещё называют дореволюционными. То есть ещё времен СССР.
А в то, что кто-то мог потопить авианосец, он слабо верил. Вон они какие огромные были. Как танкеры. Хотя… подводные лодки тоже были огромными. Размером с дом. Такая могла бы и потопить.
– Вот, послушай, – и с этими словами Капитан напел ему куплет, аккомпанируя на гитаре, которая явно знавала лучшие времена. – Я сам сочинил.
– А может, лучше «
– Хе-хе, молодой человек. Ничего ты не понимаешь в поэзии. Рифма лучше, но историчность потеряна. Не было тогда линкоров. И военная доктрина другая. Подлодки были… как асимметричный ответ на вражеские авианосные группы. Ну как, понравилось? Спеть всю? Пять «питерок» давай. На лекарство для души не хватает.
– Нет, не надо, – сказал Саша, и уже собирался уходить, но Капитан прицепился, как банный лист. Не надо было вообще его обнадёживать. Можно, конечно, грубо послать, но Младшему было этого человека слегка жаль.
– Подожди. Давай тогда я другую сыграю.
И, не дожидаясь ответа, шансонье взялся за гитару и объявил: «Баллада о воине дороги», надвинул фуражку, побренькал чуток для разминки и начал петь хриплым прокуренным голосом.
Это была песня совсем другого рода. Про путь воина, потерявшего свою семью, в борьбе против целого мира. Про месть, которая стала смыслом жизни и была доведена до конца. Действительно, больше похожая на балладу в стихах:
Музыка была так себе, обычное трень-бреньканье, которое в основном и извлекали из своих инструментов бродячие музыканты. Ему уже попадались такие. Но текст выглядел как более сложная лирика. Трудно было поверить, что кто-то из шляющихся между городами или живущих на свалках шансонье мог придумать такое.
(«Шансонье – это те, кто играют шансон, то есть русскую народную музыку», вспомнил Саша фразу из своего блокнота.)
– Откуда это? Тоже вы сочинили? – спросил заинтригованный Младший, когда музыкант замолчал после второго куплета, явно требуя положить ему в фуражку монеты. Чего Саша делать не собирался. Хотя он и собирал фольклор и записывал в каждом поселении, куда приходил, сказания, песни, легенды.
– Не-а. Врать не буду. Леший его знает, кто, – ответил бард. Видя, что ему ничего не перепадёт, он нахмурился, – Мелодия из фильма, наверно. Я знаю чувака с радиоузла. Сан Саныч его зовут. Он сам репертуар формирует, забивает песнями перерывы между рекламами и новостями от магнатов. Иногда приходят передачи. С юга. Он их записывает. А потом выдаёт в эфир. Без аккордов спеть тяжело, но я немного учился нотам, вот и составил. «Петруху» давай, и спою.
– Дорого, – так далеко любопытство Младшего не распространялось.
Хрен с ней, с этой песней. Бумажная деньга, ассигнация в десять «питерок», на которой изображен Медный Всадник, то есть царь Пётр – явно перебор. Хотя начало песни его зацепило.
– А ви какой национальности будете, молодой человек? – Капитан неприязненно прищурился, глаза недобро смотрели из-под фуражки.
– Нормальной. Но я на мели. А ещё жениться собираюсь скоро, – Младший и сам не понял, зачем поделился с первым встречным этой новостью.