Час пробил

Наташа перегнулась через решетку балкона, и утренний ветерок попытался унести ее волосы в море. Мое настроение' снова изменилось, стало хорошим: у современного человека настроение в течение часа может измениться не меньшее число раз, чем мода за какое-то десятилетие. Как только неприятное чувство отступило, мне сразу же захотелось сделать что-то приятное женщине, которая согласилась терпеть мои причуды, хотя у нее и своих никак не меньше.

— Смотри, смотри! — крикнула Наташа и ткнула куда-то пальцем.

По аллее пансионатского садика бежал низенький толстый человечек с оголенной макушкой, бежал в тщетной попытке остановить время. Он трудно дышал, оплывший живот вздрагивал, глаза 'вываливались из орбит. Я хотел произнести небольшой монолог о недопустимости использования в данном случае указательного пальца, но назидательность и жажда примирения редко уживаются вместе. Поэтому я лишь спросил:

— Ты имеешь в виду бегущего толстяка?

— Что значит бегущий толстяк? Присмотрись! — Она торжествовала. — Это же Харт! Вылитый Харт!

Верно: фигура, бычья повадка, одышка, безусловно, напоминали Харта. Смешно смотреть, как толстяк бежит по дорожке, посыпанной галькой, и не знает, что его двойник ломает голову над странным преступлением, совершенным во вверенном ему городке.

Откуда-то из середины стеклянной коробки пансионата, стоявшей ребром к нашему дому, раздался писклявый голос:

— Иван Сергеевич! Ива-ан! Ты что себе думаешь?

Вслед за этим в дверях лоджии четвертого этажа показалась женская голова, утопающая в гигантском стоге травленных перекисью волос. Толстяк остановился как вкопанный, можно было подумать, что на него не распространяются законы инерции.

— Ты что себе думаешь? — снова донеслось сверху.

Толстяк вскинул голову и раздраженно буркнул:

— Я ничего себе не думаю. Ничего! Нуль! Нуль сотых, нуль десятых! — и, чтобы быть окончательно уверенным в том, что жена его поняла, он соединил большой и указательный палец в кольцо, символизируя нуль, и несколько раз энергично потряс рукой, как коренной неаполитанец.

— Кстати. — Наташа быстро повернулась, посмотрела расширенными от необъяснимого восторга глазами. — Кстати! Что-то давненько не слышно о Харте? И подозрительно тихо: можно подумать, он перестал стрелять по банкам из-под пива во внутреннем дворе полиции Роктауна.

Я ухватился за недвусмысленный повод для примирения. Мы сели в шезлонги на балконе и перенеслись к другому морю, другому побережью, другому жаркому дню. Пожалуй, это было первое утро, когда мы не пошли купаться.