Час пробил

Наташа смотрит добрыми глазами, хотя я ничем этого не заслужил. Все равно приятно, хорошо оттого, что красивая женщина смотрит на меня и я ее интересую со всеми своими завихрениями, которые не исчезают в прохладном воздухе, как завихрения, оставленные поспешно ушедшей подругой. Я уже готов прощать все и всем, я уже совершенно уверен, что прощать прекрасно, я вспоминаю чье-то: «Только очень ограниченные люди не способны прощать», и так далее, — все розовеет внутри. Я поднимаюсь, подхожу к ней и целую: у нее теплая кожа, пахнет йодом, солнцем и солью, и я в полном недоумении вспоминаю, почему был так зол всего лишь часа полтора назад. Ах, жара, ну конечно жара, а я очень плохо переношу жару. Значит, нам с жарой надо, по возможности, избегать друг друга, и все будет в порядке.

— О ком распиналась твоя красавица? — И даже раздражающая меня красавица представляется не такой уж непереносимой. — О ком?

— О Лино Вентура.

— Брось, я серьезно.

— Ия серьезно: он действительно был чемпионом по борьбе и действительно не любил ходить в школу и даже занимался с женой продажей детского платья перед тем, как сняться в своем первом фильме… — Она морщит нос, кусает согнутый палец и с трудом вспоминает: — В фильме «Не трогайте гризби».

Она умолкает, потому что видит — я расстроен. Она уже

знает, что я всегда расстроен, когда узнаю нечто, чего не знал и что знают другие, тем более такие недостойные, на мой взгляд, как пляжная подруга. Она хочет помочь мне, бросая спасательный круг, а на самом деле топит:

— Что такое гризби?

Я не знаю, что означает гризби и означает ли что-то конкретное, но понимаю, что вел себя как свинья, еще раз целую прямо в пробор ее аккуратной головки и отвечаю:

— Черт его знает, что значит гризби, но ты для меня определенно значишь много.

— А мушки на винограде?

Поняв, что я начинаю отсту^гление по всему фронту, она начинает наступать. Так и должно быть, иначе как же мне удастся насладиться полноценным отступлением, если в этот момент никто не будет наступать. Молчание, которое она пыталась разрядить словом «съешь», сменяется другим молчанием, не враждебным, а, напротив, молчанием с явно позитивной окраской. Мы оба умиротворены, спокойствие восстановлено. До следующего раза, когда кому-нибудь из нас станет противно, то ли из-за мушек, то ли из-за того, что нам нравятся разные люди, то ли потому, что один не переносит жары, а другой холода.

Она вытягивает ноги, и я вижу в них те эхе неоспоримые достоинства, какие видел мухе Элеоноры Уайтлоу в ногах своей жены…