Час пробил

— Около, — соглашается он. — Ну и память.

Навстречу идет странная пара. Ей лет сорок, ему двадг цать. Они держатся за руки и не отрывают глаз друг от друга. Она в развевающемся платье, сшитом из пестрых ту^ рецких платков. Он раздет по пояс, на груди что-то тускло блестит, в руках небрежно свернутая рубашка.

— Любите ли вы Брамса? — говорит он томным, проникновенным басом.

— Обожаю, — отвечает она.

«Бедный Брамс», — думает Наташа. «Бедный Брамс», — думает Лихов. «Унылая семейная пара», — думает о них дама в платках. Ее поклонник ни о чем не думает. Никогда. Хотя и темно, это видно по глазам. В них отражается чехол на руль, теннисные ракетки весом от тринадцати с половиной до четырнадцати унций, «адидасы». Он даже не представляет, что немецкий сапожник Ади Дасслер почти наверняка не отдыхал на чужие деньги на море, не гулял по ночному берегу с дамами бальзаковского возраста, завернутыми в турецкие платки. Он работал, он, может, даже не слышал о Брамсе.

— Осуждаешь их? — Наташа кивает вслед странной паре.

— Боже упаси! За что? — Лихов неискренен. Он понимает, что она понимает, что он понимает, и так далее…

— Был фильм с названием «Любите ли вы Брамса?»… — он хочет как-то сгладить возникшую неловкость.

Наташа молчит. Она смотрит, как женщина, сидевшая в конце мостков, переступает свет и тени лампочной гирлянды. Идет медленно, ветер прижимает длинную юбку к икрам ног. Женщина спускается со ступеней как раз в тот момент, когда ценители Брамса пересекают ее путь. Кавалер указывает на нее пальцем и громко смеется. Его смех летит над морем.

— В этом фильме прекрасная музыка, — Лихов хочет что-то сказать, чтобы заглушить безобразно громкий смех.

С высокого дерева к кустам стремительно проносится черное трепещущее существо: или ночная птица, или летучая мышь, или большая тропическая бабочка.

— Бабочка. — Наташа думает, почему так жестоко смеялся этот парень над женщиной, которая оказалась в одиночестве здесь, на юге, где всем как будто предопределено быть вдвоем.

— В Индонезии есть художник, он создает картины из крылышек бабочек. Удивительные полотна. Таких красок в палитре живописцев обычно нет. А может, я не в курсе? — Лихов настойчиво продолжает отвлекать Наташу от неприятной сцены.

«Одиночество — тяжкое испытание. Смеяться над одиночеством? Разве можно? Смеются же. Значит, можно, кому-то можно…»

— Элеонора влюблена?