Час ночи. Повести

- Так, Василий, - медленно, с горечью произнёс Ревенко. - Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?

Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.

- Я… он сам… - сбивчиво пробормотал Носов, - Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…

- Зачем ты привёл к нему Булавкина?! - срываясь на крик, спросил Ревенко.

Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.

- Чтобы… значит… не болтал…. - словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.

Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:

- Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..

Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.

Все молчали.

Новое опознание Анашина провели часа через два.

Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности - Анашин?

Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.

Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.

- Успокоится, - махнул рукой Игорь. - Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?

- С ним Булавкин был почти не знаком, - покачал головой Виталий. - Тут что-то не то.

- Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? - спросил Кучанский.

- Да, - согласился Игорь. - Тем более все это странно.

- К тому же, - продолжал Кучанский, - если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.

- Конечно, - снова подтвердил Игорь.

- Булавкин очень важное и сказал, - задумчиво произнёс Виталий. - Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».

Все трое молча переглянулись.

…В конце дня приехал наконец Савельев.

- Давайте приводить опознание, - отрывисто предложил он.

И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.

В кабинет вошла Лара Кожева.

Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.

Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:

- Вот он!.. Он шёл!..

- Успокойтесь, посмотрите внимательней, - сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. - Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…

Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:

- Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, - обернулась она к Виталию.

- Дура… - процедил сквозь зубы Анашин. - Разуй глаза…

- Молчите, - строго оборвал его Савельев.

И стал заполнять протокол опознания.

Девушка отошла к дивану, где сидели сосредоточенные, серьёзные Виталий, Кучанский и ещё двое мужчин - понятых, случайные люди, жильцы соседнего дома. Один из них встал, уступая ей место. Но она, всхлипнув, махнула рукой и торопливо достала из сумки платочек.

А потом Виталий поехал к Лучининой.

- Да, - сказала Ольга Андреевна. - Все так и было в тот вечер. Он взял только одну удочку и сказал, что ему надо подумать. Но мне показалось…

- Это сейчас неважно, - мягко перебил её Виталий. - Сейчас самое важное - факты. Он больше ничего не сказал?

- Нет, - она грустно покачала головой. - Мы очень мало с ним говорили в последние дни.

- Как он был одет, когда ушёл?

- Плащ, коричневый, «болонья». Кепка… я забыла, какая кепка, - вдруг с отчаянием произнесла она.

- Неважно. Что ещё?

- Ещё? - переспросила Лучинина. - Ещё сапоги.

- Сапоги ведь стоят в передней?

- Это другие.

- В котором часу он ушёл?

- Уже смеркалось. Часов в девять, наверное, или в десять.

- А приехал домой с работы когда?

- Около семи. Это для него очень рано. Но была пятница. Поэтому.

- Вы случайно не заметили, он приехал или пришёл?