Чародей

Глупые и опасные ошибки в церковных делах? Разве это возможно? О, очень даже возможно. И часто они проистекают из самых лучших побуждений – например, из любви к красоте. Красоте музыки – она удивительно действенна, когда используется в разумных пределах, но может легко соскользнуть за грань того, что сам Алчин именует концертированием: обольщение духа сладостными звуками, любимыми ради них самих, а не как вспомогательное средство для молитвы и надлежащего поклонения Богу. Разумеется, в обширной библиотеке церковной музыки множество такой, которая была сложена до Реформации, а следовательно, ее тексты написаны по-латыни. О, какое искушение – исполнять эти мелодии с этими словами, ведь они так прекрасны сами по себе и так сладостны для слуха понимающего латынь! Но… что же мы читаем в Тридцать Пятой статье? «Общие молитвы и таинства должны проходить на понятном народу языке». Ведь это искушение очевидно? Конечно да. Но разве оно простительно? Ответом может быть только решительное «нет».

(Именно в этот момент с хоров храма, где Декурси-Парри и его хор ожидали, когда придет пора петь мотет «Regina coeli, laetare» Палестрины по-латыни, раздался звук, подобный театральному грому. Это доктор Парри уронил на пол огромную стопку сборников гимнов – максимум, что он мог себе позволить, когда ему хотелось осыпать проповедника ирландскими ругательствами.)

Не смутившись подобными проявлениями строптивости, а даже вдохновившись ими, архидиакон Алчин перешел к цитированию проповеди № 6 из сборника общеупотребительных проповедей, «Против избыточного убранства». Достойное служение Богу, безусловно, требует приличествующих облачений для священнослужителей – чтобы сделать очевидным их сан и их отличие от паствы, чьими пастырями они являются. Но как легко соскользнуть в безумие украшательства, увлечения нарядами и избыточными церемониями, которые он не может назвать иначе как театральными. Разумеется, он ничего не имеет против театра. Лучшие его образцы не только развлекают, но и воистину назидают. Но мы знаем, что цель актеров – предстать теми, кем они не являются. А мы, разумеется, не хотим, чтобы наши священники представали чем-либо иным, кроме тех, кем они являются на самом деле – смиренными слугами Божьими, последователями смиренного Спасителя.

Этой речью архидиакон хорошенько наступил на любимые мозоли церковных старост, которые должны были следить за исполнением Тридцати Девяти статей и придерживать чересчур увлекающихся пасторов. Декурси-Парри совершенно определенно считал, что любой первоклассной музыке найдется место в церкви, которую ему случалось во всеуслышание называть «своей» церковью. Он считал, что прекрасная музыка назидает гораздо лучше кое-как состряпанной проповеди. Чарли, ритуалист, покраснел – не от стыда, а от гнева. Я видел затылок Чипс и чувствовал, что она обижена за свою мантию и роскошную вышивку, которой ее щедро украшает. А Чипс не прощала обид.

Один лишь отец Хоббс был безмятежен. Он слегка кивал, вероятно думая о своем.

Архидиакон Алчин подходил к завершению проповеди. Как он улыбался, как сияла его лысина, как прыгало его адамово яблоко, пока он изрыгал желчь, облеченную в медовые слова! Он не собирался об этом говорить, сказал он (он был хороший ритор и знал, как ценят слушатели якобы отклонение от заранее приготовленного текста), но сегодня утром не мог не заметить, как некоторые члены конгрегации, входя в церковь, останавливались на миг перед картиной, висящей у входа, словно поклоняясь ей. Картина, безусловно, прекрасная, но поклонение? Он видел, что некоторые дети – девочки – делали книксен, а мальчики склоняли голову. Догадываются ли эти драгоценные младенческие души, в какой они опасности? Их родители должны обдумать предостережение против угрозы идолопоклонства, содержащееся в статье Тридцать Пятой.

Он знал – поскольку чувствовал реакцию слушателей, – что его слова покажутся добрым прихожанам Святого Айдана несомненным упреком. Он не будет смягчать выражения: это в самом деле упрек, но не упрек правителя подданным. (Кстати, он прекрасно знал, что в приходе Святого Айдана снова ввели в употребление термин «правитель хора», ненавистный ему, поскольку этот термин, как его ни понимай, шел вразрез с духом англиканства.) Нет, его, Эдвина Алчина, устами говорит сам епископ, в том самом духе «успокоения и умиротворения», предписанном епископам в Первоначальном предисловии к Общеупотребительному молитвеннику, до сих пор предваряющем книгу, которая есть у всех нас и всеми нами любима.

«А теперь – во имя Отца и Сына и Святого Духа», – заключил архидиакон Алчин, но не перекрестился, как полагалось, по мнению конгрегации Святого Айдана, в конце настоящей проповеди.

Это было не просто масло, подлитое в огонь; это было открытое объявление войны, и приход зажужжал, как растревоженный улей.