— Так никто не понимает, но если начать разбираться, то потеряем время, а сейчас в любой миг может произойти что‑то непоправимое. Вы просто поверьте мне, Юрмихалыч, потому что есть вещи и пострашнее смерти! Сейчас главное — это побыстрее найти Кадьяна, он где‑то недалеко, ушел пешком. Эрм, ты его видел, ты поможешь мне искать? Ах какая же я дура, что отпустила его! Надо было…
И в этот миг словно бесшумный порыв ветра пролетел над грядой валунов, но листья орешника, нависшие над камнями, не шелохнулись.
— Голос! — вскрикнул Эрм.
Голос прилетел откуда‑то сверху и издалека, но был слышен отчетливо — властный, яростный, непререкаемый:
— Кадьян! Твоя повелительница призывает тебя! Княжеский слуга Кадьян! Вернись немедленно к своей…
Голос растворился в тишине замершей рощи так же неожиданно, как и возник. Точно луч маяка. Юрг, потрясенный, только шевелил губами, повторяя отзвучавшие слова.
— Это не она… — невольно вырвалось у него. Он не мог поверить, что этот голос — ледяной, смертоносный, как удар, сталкивающий в пропасть, — мог слететь с губ его Сэнни.
— Она, она, — торопливо заверила его девушка. — И, надо сказать, она умница, додумалась призвать Кадьяна, чтобы не ждать утра. Это она, наверное, с верхушки Жемчужной башни. Одевайте скафандр. Скорее.
— А зачем ей… — Юрг уже расстегивал пряжки рюкзака, валявшегося в траве у их ног. — Зачем Кадьян? Кто это?
— Долго объяснять. Сейчас он будет вашим пилотом и проводником. И все. Ох… — Она схватилась за голову. — Как же вы с ним общаться‑то будете?
— А ты как общалась?
Она стремительно обернулась к Эрму:
— Дай‑ка твою хрустальную цепочку… Вот, наденьте, и тоже без вопросов. Скорее. Если Кадьян слышал, то он мчится сюда. Он служит верно.
— А с каких пор Сэнни стала его повелительницей? Если я не ослышался, он — княжеский слуга?
— Это я, — смущенно забормотала девушка. — Не обращайте на это внимания. Ну что вы на меня уставились? Я — повелительница этой земли. Всего–навсего. Сейчас это даже очень–очень кстати. Вам что‑нибудь застегнуть?
— Тут вот. И слева. Хорош. Ну и каникулы у тебя… Подружки помрут от зависти. — Он явно не принял всерьез ее слова.
— Было бы чем хвастаться… — помрачнела она. — Шлем успеется. Скафандр вообще только потому, что там будет дико холодно. И темно. Одним словом, тутошний ад. Но, кажется, без чертей. Готовы? Пошли к кораблю. Нет, не к нашему — к Громобою. Кадьян зовет его Гротуном.
— А на нашем нельзя?
— Юрмихалыч, парадом командую я! На нашем нельзя, дорогу знает только Гротун. И, потом, Сэнни ведь ни о чем не догадывается, иначе… Страшно подумать. Прежде всего она не поверит. Ни один сумасшедший не поверит, что он болен, а это — это хуже безумия. Лронг, Эрм, не отставайте! Да, о чем я?
— …Что Сэнни не знает.
— Да. Вы просто привозите живую воду, шаман спаивает ее принцессе, и все в порядке.
— Все в порядке… — Он внезапно остановился и схватил ее за расшитый жемчугом рукав: — Вы что, не чувствуете? Что‑то горит!
— Догорает, — флегматично отозвалась Таира. — Это мой дворец. Ну, ничего, Кадьян обещал построить новый. Давайте‑ка поближе к опушке, Гротун подлетал сюда с севера. И не отвлекайтесь на мелочи.
— Тоже твоя работа? — голосом, не предвещавшим ничего доброго — во всяком случае, по возвращении на Землю, — вопросил Юрг.
— Отчасти. Я же сказала — похвалиться будет нечем.
Юрг только покачал головой, подхватил девушку на руки и перепрыгнул через ручей, вытекавший из рощи. Отсюда, с опушки, была видна курчавая, как шкура черного барана, пелена дыма, застилающая то, что оставалось еще от города–дворца. И над нею — верхушка пирамидальной башни, на которой сейчас, когда солнце не пробивалось сквозь мутную взвесь клубящегося пепла, неразличимы были красно–золотистые полудетские картинки, так пленявшие, наверное, воображение варваров.
— Прилягте в траву, Юрмихалыч, чтоб вас не засекли, — велела Таира. — А теперь взгляните туда, на вторую сверху ступеньку этой пирамиды. Видите черточку на краю, как деревце? Думаю, что это — Сэнни. Иначе ей голос послать было неоткуда.
Он распластался на земле, как и было велено, но порыв ветра качнул дымовую шапку, нависшую над останками дворца, и башню заволокло смрадной кисеей.
— Кто‑то скачет, — впервые подал голос Лронг. — Один.
Эрм уставился на него в молчаливом изумлении — лишившись транслейтора, он перестал понимать тихриан. Он знал, что так и должно быть, но все‑таки внезапный языковой барьер поразил его, как нежданная глухота.