Чай всегда в четыре

Никому из эпифанцев не нравилось, что землю Силлингтонов раскромсали на кусочки. Моих родителей, к примеру, это возмущало. Мама говорит, что, если людям нравится жить в месте, где каждое деревце и каждый кустик посажены ландшафтным дизайнером, почему бы им вообще не поселиться в «Мире Диснея»? Она всегда объезжает этот микрорайон десятой дорогой, как будто это свалка токсичных отходов. Людей, живущих в Ферме, она называет они. Она считает, есть огромная разница между ними и нами, между «жить на ферме» и «жить в Ферме». Для них всё, что связано с фермой, – это мода, а не живая жизнь. Им, возможно, иногда приходит в голову, что молоко дают коровы, но всё же они предпочитают думать о молоке как о вторично переработанной траве.

Я смотрю на это так: различие между фермерами и жителями богатых пригородов определяется их отношением к грязи. Они полагают, что Землю, которая планета, нужно уважать и беречь, а земля, которая почва, – это грязь. Фермер любит грязь. Житель богатого пригорода любит, чтобы грязи не было. Для фермера почва – это рабочий слой земли, поэтому грязь – такая же неотъемлемая часть жизни, как навоз. И то и другое не слишком приятно, но необходимо.

Когда автобус подобрал последних пассажиров с последней остановки Фермы, я убрал ногу с рюкзака. Ступня затекла и казалась очень тяжёлой. Я поставил её на пол и прислушивался к мелким уколам, пока кровь поднималась вверх, куда ей положено. Потом я потряс ногой – совсем легонько, чтобы не привлекать к себе внимания, – и, повернувшись спиной к проходу, стал глазеть в окно. Глазеть я умею отлично. И слушать тоже. Глазеть и слушать – эти умения хороши для церкви, но беседу они убивают на корню.

Вместо того чтобы вернуться на шоссе, которое тянется вдоль озера, автобус вдруг повернул налево и покатил по Грамерси-роуд – дороге, которая идёт вдоль Фермы; это последняя дорога в радиусе двух миль, где разрешено движение общественного транспорта. Что, только я один заметил, что автобус собирается делать остановку, не предусмотренную расписанием? Единственный дом здесь – это как раз особняк Силлингтонов. В нём никто не живёт. Дом, отданный университету вместе с фермой, был в плачевном состоянии, и университет хотел его снести, но, поскольку это старейший фермерский дом в округе Кларион, его спасло то же самое историческое общество, которое спасло и старую школу. Это огромный сельский дом с множеством разнообразных пристроек – просто-таки выставка запоздалых идей, приходивших в чьи-то головы, когда дом давно уже был построен. Лет примерно сто назад кто-то окружил его террасой с таким количеством деревянных резных украшений, что она похожа на кружевной воротник. Главная достопримечательность первого этажа – столовая, которая тянется через весь дом, от главного входа до дальней стены, потому что в те дни, когда угодья Силлингтонов были фермой, миссис Силлингтон кормила всех работников завтраком и ужином. Ели они за длинными столами на ко́злах. В музее есть фотография. Когда Силлингтоны только поселились в округе Кларион, шоссе, параллельное озеру, ещё не построили и им принадлежала вся земля до самого края воды. Особняк Силлингтонов стоит на вершине холма, и со второго этажа открывается отличный вид на озеро.

Я глазел в окно. Автобус катил по Грамерси-роуд. Вот и Силлингтон-хауз. У поворота к дому стояли двое: мужчина и мальчик. На мужчине поверх одежды был длинный тёмно-синий фартук, а на голове – белый тюрбан. Тюрбан. Белый. Как на иллюстрации к «Тысяче и одной ночи». И, что не менее странно, на мальчике были шорты и гольфы до колен. Никто в Эпифании не ходит в школу в шортах в первый день учебного года. Даже если в тени плюс девяносто девять по Фаренгейту – а такое иногда бывает, – в первый день учёбы шорты не носят. И никто никогда не наденет с шортами гольфы до колен. Никто. Никогда.[5]

В руках у мальчика был кожаный портфель. С тех пор как человечество изобрело рюкзаки, никто и никогда во всей системе школьного образования, от подготовишек до выпускников, не ходит с портфелем, тем более кожаным.

Мальчик вошёл в автобус, смуглый мужчина в длинном фартуке помахал ему, а мальчик остановился на верхней ступеньке, повернулся и помахал в ответ. Даже первоклашки в свой первый школьный день так не делают.

Мальчик пошёл по проходу в дальний конец автобуса. Не успел я снова закинуть ногу на рюкзак и рассесться в позе «место занято», как он уже стоял рядом со мной.

– Не занято ли это место? – спросил он.