Я поднял бокал:
— Есть в России город Луга Петербургского окру́га…
Вежливо кивнули. Эта строка сопровождает их всю жизнь.
— Мы приехали прошлым летом — поступать в театральный.
Учебное заведение мне, замечу, не чужое. Хотя и не сказать, что любимое: как-то не пошло у меня там.
— Положить еще салата?
Мой долгий благодарный взгляд:
— Если можно.
Можно. Спокойствие в голосе и движениях. Сравнить с той же Галиной…
Нет, лучше не сравнивать.
Перед сдачей первого экзамена в институтском коридоре близнецы были замечены Кукушкиным. Король одного фокуса, он мгновенно оценил возможности Тины и Дины. Мысленно примерив их к своему ящику, предложил попробоваться в роли его ассистенток и оставил номер телефона.
— Чай?
— Да, спасибо.
Удивительное спокойствие — может быть, именно этого мне в жизни и не хватало? Спокойствия и красоты.
В театральный близнецы не поступили. Погоревав, вспомнили о Кукушкине и позвонили ему. Здесь-то их и ждала настоящая удача.
Случается, человек попадает в странное место. В какое-то ну просто ничем не замечательное место, о котором прежде не имел представления. И именно там расцветает.
Так, почвой для орхидей служат обломки коры. Какая-то, можно сказать, труха и древесный мусор. Не сравниваю с трухой ни Кукушкина, ни его знаменитый ящик, настаиваю лишь на сходстве сестер с орхидеями. Сравнение, конечно, романтическое, но оправданное.
С Тиной и Диной мы стали общаться. Тогда говорили — встречаться.
Простые девушки, простые слова. Чай? Кофе? Сколько ложек сахара?
При красоте наших избранниц ничего большего, собственно, и не требовалось. Красота — это само по себе высказывание, она глубже и выразительнее слов. Ее потому словами и не опишешь.
Говорю это, глядя на зачеркнутые строки. Три жирных креста на описании внешности сестер.
Светлые волнистые волосы. Ну, допустим. Серые глаза, чуть припухшие губы — северный такой тип. Кожа — нежная, ее хочется касаться тыльной стороной ладони. Что, спрашивается, в этом особенного, тем более на Севере? И какой юной кожи не хочется касаться?
Дело ведь — в удивительной гармонии черт, которую никак не передашь. Гармонии покоя и движения, когда всё радует: улыбка, удивление, раздражение. Особенно — забота:
— У тебя воротник расстегнут — простудишься.
Пальцы Дины ловко застегивают пуговицу на Исидоровом пальто. Влажный взгляд Чагина. Он хочет что-то сказать, но голос его не слушается.
Точно ли рядом с ним Дина?
Какое это имеет значение… Я вступил на зыбкую почву, взрастившую — нет, не орхидеи — мое чувство к ним. В один прекрасный день мне стало ясно, что я влюбился в обеих сестер одновременно.
Спросил как-то у Исидора, в скольких сестер влюбился он. Говорит, что в одну — Дину. Не может только отличить ее от Тины…
История любви двух пар примечательна.
Я и Тина. Исидор и Дина.
Я спрашивал себя: почему со мной именно Тина? Не мог сказать, что она нравилась мне больше Дины — хотя бы потому, что я не всегда уверенно их различал. Честный ответ состоял в том, что должен же был я кого-нибудь выбрать.
Гораздо интереснее звучит вопрос в отношении Исидора. Как он вообще вписался в этот любовный квадрат?
Была ли любовь родом инфекции, перекинувшейся от меня на обеих девушек и даже Чагина? Двусмысленное сравнение, но именно оно приходит в голову. Игнорируя нежелательные смыслы, отважусь утверждать: да, всех заразил я.
Важно чье-то ускоренное сердцебиение. Оно приводит к тому, что сердца окружающих начинают биться быстрее и входят с его сердцем в резонанс.
Три коротких удара — три длинных — три коротких. Призыв о спасении, которого уже никто не хотел. Сердца четырех звучали в едином бешеном ритме.
Но тут возникло препятствие — Кукушкин.
Его выводило из себя, что конспирация больше не соблюдалась. Он попытался было оказать на сестер давление, но с ним я разобрался очень легко.
— Если бы вы могли, — сказал я фокуснику, — то заперли бы бедных девушек в ящике навсегда. Но время карабасов безвозвратно прошло. Есть, в конце концов, профсоюзная организация, в которую сёстры могут обратиться. Вы этого хотите?
Нет, этого Кукушкин не хотел.
— Я бы просил, — вид у него при этом был совсем не злодейский, — чтобы Барковские как можно реже появлялись вместе.
Прогресс здесь выражался в слове
— Это не представляется возможным, — развивал я наступление. — Разлучение близнецов ведет к необратимым психическим последствиям.
До последствий дело не дошло, ведь время от времени Тину и Дину мы с Чагиным куда-то приглашали. Например, в театр (на концерт). Или на ужин. При этом ужин чаще всего следовал за театром, так что в один вечер мы имели возможность показаться на публике дважды.
И никогда близнецы не были разделены. И наши с ними выходы в свет имели резонанс. Это привело к тому, что номер Кукушкина действительно потерял свой смысл.
Как сказал в нашем с Исидором присутствии кто-то из знакомых, дело запахло бракосочетанием (с Галиной к тому времени я уже развелся).