Чагин

Арина задала еще несколько вопросов и ушла разочарованной. Не о том ей мечталось. Рассчитывала на яркий заголовок. Какой? «Тайная жизнь мнемониста»? «Другой Чагин»?

Статью Арина озаглавила «Эдуард Григоренко: память подводит». Это ее маленькая месть.

А память, между прочим, не подводит. Хотя — нас окружали такие поклонницы, что можно было всё забыть. Со мной, в отличие от Исидора, это порой случалось.

Ялта. Лето 1972-го. Девушка, удивительно похожая на Арину. Только в имени ее было на одну букву больше.

Марина.

Она работала в нашем театре буфетчицей и приносила в антракте чай, о котором я вскользь упоминал. Который от раза к разу становился всё крепче и горячей.

Чайный роман разгорелся неожиданно. Меня он захватил с тем большей силой, что отношения с Галиной, второй по счету моей женой, клонились к закату. Единственным помещением, где мы с Мариной могли уединиться, была гримерка. И хотя Исидор в ней по вечерам не задерживался (плащ он надевал уже в коридоре), на любви в гримерке лежала печать суеты.

В конце июня у нас были запланированы гастроли в Ялте.

Мы с Мариной мечтали о Ялте, говорили о Ялте, и никогда еще это летнее слово не звучало в нашей речи так часто.

Боясь, что Галина пойдет меня провожать, до Крыма добирались порознь. Мы с Исидором летели в Симферополь утренним рейсом, а Марина — дневным.

У подружки моей всё изначально не заладилось. Ее самолет вылетел с опозданием. В гостинице не могли найти ключ от ее номера. Собственно говоря, Маринин ключ нам нужен был только для ее заселения. В те целомудренные времена совместное проживание разрешалось только по штампу в паспорте. Ночевать, понятное дело, Марина собиралась не у себя.

Дежурная в десятый раз открывала один и тот же ящик, но ключ не находился. Действие поражало своей бессмысленностью.

Я схватил колокольчик для вызова дежурного и ударил в набат. Хотел, чтобы вышли все сотрудники этой гостиницы, и действительно — появились еще двое. Всем троим я посоветовал взять себя в руки и немедленно найти ключ. Вяло отругиваясь, тот же ящик теперь они открывали по очереди.

Исидор молча взял Маринин чемодан и куда-то с ним ушел. Когда он вернулся, все вместе мы отправились в концертный зал.

— Куда ты отнес чемодан? — спросил я по дороге у Исидора.

— В свой номер.

Логичнее было бы в мой, подумал я, но ничего не сказал.

Между тем, в жизни порой выручает как раз таки отсутствие логики. Всё в тот вечер сложилось так, что нерасторопность дежурных и действия Исидора явили свой тайный смысл.

Вернувшись после выступления, в холле гостиницы мы обнаружили Галину. Внезапным приездом моя жена решила поправить наши пошатнувшиеся отношения. Это было очень в ее духе.

Увидев нас втроем, Галина безошибочно оценила ситуацию.

— Вам нравится Эдик? — кротко спросила она у Марины.

Так море отступает от берега перед ударом цунами.

Марина молча захлопала глазами.

Галина подошла к стойке дежурной.

— Где вещи этой девушки?

Дежурная показала на Чагина:

— У него.

— Это подруга Исидора, — сказал я, как бы охвачен удивлением.

Как бы всё еще не понимая, что происходит.

Галина растерялась.

Выдержав паузу, я сказал довольно строго:

— Галя, в чем дело?

— Просто я… Просто она…

— Может быть, поужинаем? — предложил Исидор.

Галина сконфуженно кивнула, и мы отправились в ресторан.

Художественным чутьем я понимал, что зрелищу не хватает жизни.

— Ты бы свою подругу приобнял, что ли, — шепнул я на ходу Исидору.

Он поднял на меня свои печальные глаза, и я пояснил:

— Не верю!

Выход, придуманный Чагиным, тронул меня своей элегантностью: сняв пиджак, он набросил его на плечи Марины. В 1972 году это был очень популярный жест. Так сказать, род объятий.

Мы провели в Ялте три по-своему незабываемых дня. Купались в море, поднимались на Ай-Петри и пили массандровские вина на открытых террасах. Три дня у Исидора была своя девушка, и всюду она ходила в его пиджаке. Кроме, пожалуй, пляжа.

Расставаясь на ночь, пары исчезали в соседних номерах. Марина, правда, потом уходила к себе.

Вернувшись в Ленинград, я поинтересовался тем, как развлекал ее Исидор.

— Он пересказывал мне меню, — грустно ответила Марина. — В прямом порядке и в обратном.

Это меня не удивило.

— Видимо, других материалов в номере не было.

Внимательный взгляд Марины. Она пыталась понять, насколько я серьезен.

— Ну почему же? Были еще правила пожарной безопасности.

Да, как я мог забыть? Но меню, конечно, интереснее.

Эту поездку Марина мне почему-то не простила.

Чувство наше как-то незаметно увяло. Испарилось.

Так бывает.

* * *

К этому времени относится увлечение Чагина немецким.

Для выступлений в Театре эстрады знание немецкого языка, прямо скажу, не требовалось. Узнав, что Исидор взялся за его изучение, я удивился. Спросил:

— Зачем тебе немецкий?

— Надо же чем-то занять голову. Может, это выбьет из нее колонки цифр?

— Но почему именно немецкий?

— Я учил его в университете.

Исидор взялся за дело со всей серьезностью. Чем бы он ни занимался, он делал это со всей серьезностью.