Бывший. Ворвусь в твою жизнь

— Я тебя ненавижу, — едва слышно отвечаю я и продолжаю улыбаться еще несколько секунд.

После открываю рот, чтобы прогнать жуткий оскал с лица, массирую пальцами область вокруг губ.

— Все-таки свело, — хмыкает Адам.

— Заткнись, — цежу я сквозь зубы и хватаю вилку. — Утопить тебя в каком-нибудь болоте.

Замолкаю, когда слышу, как по линолеуму шаркают колесики. Дверь распахивается, и Ваня деловито вкатывает свой детский синий чемоданчик со щенками в центр, кухни. Кладет его, открывает, сидя на корточках, и выходит, чтобы через минуту вернуться с охапкой игрушек.

Бросает их на пол и опять исчезает.

— Не понял.

Адам переводит на меня взгляд, ожидая, что я все объясню, но я молча поедаю оладушки, которые вполне себе съедобные и даже вкусные. Воздушные такие, сладкие и ванили в меру.

Ваня упрямо несет на кухню все свои игрушки. На третий заход он психует и затаскивает к нам корзину, в которой хранится его богатство. Наконец, он понял смысл этой корзины, которую он игнорировал все это время. Надо же, я его воспитываю даже сейчас.

— А у тебя много игрушек, — удивленно тянет Адам.

— Ага, — Ваня неуклюже переворачивает корзину с игрушками. — И все любимые.

У меня, кажется, глаз дергается, когда я вижу облепленный пластилином и разрисованный фломастерами камень среди детского барахла. Только не его. Только не его. Я готова душу дьяволу продать, чтобы избавиться от Фёдора. И я понятия не имею, почему этот камень стал Фёдором.

Замираю затаив дыхание, когда Ваня задумчиво берет Федора в руки. Разглядывает его, поправляет пластилин и отправляет в чемоданчик.

— Что? — шепчет Адам. — Ты чего так глаза округлила? Мила, дыши.

— Милый, может, Фёдора тут оставим? — ласково воркую я.

— Нет, он с нами, — Ваня располагает жуткий камень в углу чемоданчика.

— Фёдор? — Адам медленно вскидывает бровь.

— Я уже думаю, что в этот камень вселился демон, — неторопливо жую сладкий оладушек, — и теперь у него планы на Ваню.

— Почему Фёдор? — Адам обращается к Ване, который откладывает в сторону голубого зайчика.

— Потому что Фёдор, — он поднимает взгляд.

— Я сейчас чувствую себя будто в ужастике.

— Фёдор хороший, — Ваня улыбается.

— Предлагаю не развивать эту тему, — шепчу я. — Так Фёдор обычно лежит под кроватью и никто о нем не вспоминает.

Какое обескураженное лицо у Адама. Я хочу хохотнуть, но я сдерживаю себя, потому что не хочу довести папу-космонавта до сердечного приступа зловещим смехом.

— Под кроватью? — переспрашивает Адам.

— Я пыталась от него избавиться, — пожимаю плечами. — Но увы. Может, у тебя получится? — поддаюсь в его сторону и хитро улыбаюсь. — Давай, по-мужски.

Адам переводит взгляд на Фёдора, затем на Ваню, который кладет к камню маленький желтый грузовичок, и вновь смотрит на меня:

— Я пока пребываю в растерянности. В мужской растерянности.

— Я так и думала, — отправляю последний кусок оладушка в рот. Жую, глотаю и зловеще шепчу.

— Фёдор теперь захватит твой большой и красивый дом.

— Жуть.

— Еще какая, — медленно киваю я. — Не хочешь обратно в космос?

— Папа сказал, что в космос больше не полетит, — Ваня вертит в руках робота без головы, а затем серьезно смотрит на меня. — Он дал мне обещание.

— Иди собирайся, — Адам вздыхает и перемещается на пол к игрушкам. — Мы тут уже сами разберемся.

Глава 21. Ты там не нужна

С рыком кидаю джинсы к остальной куче одежде. Не хочу переезжать, не хочу играть по правилам Адама, не хочу его впускать в свою жизнь и делиться сыном. Не хочу!

— Тебе не обязательно сейчас все барахло перетаскивать, — в комнату заходит мама.

У нее в руках стаканчик с маленьким зеленым отростком. Шагает мимо, переступая через завалы одежды, и ставит стаканчик на подоконник:

— Надеюсь, ты выживешь, дружочек, — оглядывается, — остальную часть перевезешь потом.

— Это, что, герань?

— Ага. Я же за геранью ходила. Люба, конечно, очень удивилась, но вот захотелось герани в доме. И, кстати, с вами я не поеду.

— Это было ожидаемо. Все стараешься ради Адамушки.

— Тут ты неправа. Я стараюсь ради себя. Я вас люблю, но я хочу пожить одна. Я эгоистка, да? — она мягко улыбается.

— Надо Ване сказать, — отворачиваюсь и тянусь к футболкам.

— Я уже сказала, — меланхолично отвечает мама, — сейчас плачет в широкую и сильную грудь отца.

Хочу встать и побежать на помощь к сыну, но мама шипит:

— Ты там не нужна.

Острая игла обиды, ревности и злости пронзает сердце. Не нужна. Адам выигрывает в борьбе за сына, и мама ему подыгрывает.

— Как бы ты ни фыркала, но Ване нужен отец, Мила. И да, пусть утешает. Это и Адаму полезно.

— Мам…

— Можешь затаить на меня обиду, — мама садится на край кровати и подхватывает мою белую блузку, в которой я не один день проработала в душном офисе.

— Я не чувствую в тебе защиты. Ты будто пытаешься от меня избавиться.

— Ты бы предпочла, чтобы я была агрессивной истеричкой, которая кидается на твоего бывшего с веником? Так?

— Я не знаю! — отбрасываю футболку. — Он… он… ворует у меня сына! Мам!