Быть осьминогом

Сначала мы ходили по магазинам и выбирали для меня новую одежду, потому что я все время хожу, по ее словам, «в обносках». Потом ели вкусное мороженое и пили коктейли, но все равно было как-то неловко, мы не знали, о чем поговорить. Я даже специально пыталась шуметь трубочкой, когда пила коктейль.

– У вас новый классный руководитель? – вдруг спросила она, и я чуть не поперхнулась.

– Да. Прасковья ушла в декрет.

– Прасковья Ивановна, – на автомате одернула меня мама. Ну совсем невозможно нормально разговаривать! И какая ей разница, кто у нас классный руководитель?

– Этот ваш Евгений Леонидович сует нос не в свои дела, – сказала мама с привычной ухмылкой презрения. – Но все-таки я кое-куда тебя сегодня отвезу, только не удивляйся.

Это было мое первое занятие с логопедом-психологом. Она сказала, чтобы я не стеснялась и обращалась к ней на ты. Очень приятная девушка, кстати, хорошая подруга тети Вероники. Оказывается, у многих звезд Голливуда есть такая же проблема, как у меня, с этим путаным названием «дислексия».

А еще я научилась правильно писать одно слово. Это самое красивое имя на земле. Так тридцать два года назад назвали человека, который научил меня верить в себя.

***

Он удалил страницу. Все закончилось, и я должна с этим смириться, жить дальше. Задерживаюсь допоздна в школе, пытаюсь занять себя подготовкой к литературной гостиной. Делаю домашние задания на автомате, чищу зубы тоже на автомате, и даже еда стала какая-то невкусная. Бывает, проснусь посреди ночи и думаю: «Вот сейчас напишу ему… расскажу о своем сне». Беру в руки телефон и даже начинаю набирать сообщение, но вдруг память возвращается, я вижу «собачку» на его странице и не могу сдержать слез.

Сегодня не смогла сосредоточиться на физике. Меня вызвали к доске, но я так и простояла с мелом в руках.

– Саша? Ты не знаешь, как решать задачу? – удивленный голос, как будто пробирающийся к моим ушам сквозь густой туман.

Я покачала головой, потому что я несколько раз перечитывала задачу и все равно не могла понять, о чем меня спрашивают.

Физичка выглядела удивленной и озадаченной, она-то надеялась, что я в три счета справлюсь с упражнением, и позвала меня, чтобы сэкономить время на уроке. Перед литературой Кирюшина схватила меня за руку и куда-то целенаправленно потащила.

– Эй, Вика, что такое? – потребовала я объяснений, но та как будто воды в рот набрала, только лицо было каким-то суровым и слишком решительным. Мне стало страшно, потому что я поняла, куда и зачем она меня ведет.

– Мы не можем пропустить урок Евгений Леонидовича, – слабо сопротивлялась я.

– Не волнуйся, он в курсе и очень даже «за» такой прогул, – сказала как отрезала Вика.

У меня тряслись колени, и я попробовала вырваться.

– Не могу. Ты знаешь… – остановилась, не собираясь делать больше ни шага.

Кирюшина грубо схватила меня за обе руки с такой силой, что запястья заныли от боли. Да уж, а с виду не скажешь, что эта красотка такая сильная. Оказывается, хрупкая девочка, которую все называют Тупицей, вовсе не хрупкая, да и не тупица, конечно, – такая точно умеет постоять за себя. Я невольно вспомнила, как она заступилась за Скворцова перед Громовым, и мне стало стыдно, я поняла, что никогда не смогу переступить через себя. Да, Страшила – наоборот, жуткая трусиха, и поэтому не сможет посмотреть в глаза человеку, который ей нравится и которого она так незаслуженно обидела. Зачем Скворцов вообще все это придумал? Какого-то Octopusa Sapiensa… Если бы он сразу подошел ко мне, если бы сразу предложил дружить, ничего бы такого не было. Неужели я бы не согласилась с ним общаться? Да, наверное, не согласилась бы.

– Послушай, мне на тебя, если честно, наплевать, – буркнула Кирюшина. – Но Скворцов – мой друг, и мне его жалко. Не знаю, что ему так в тебе нравится, но он очень страдает и ждет тебя каждый день.

Я промолчала: неужели на самом деле ждет? Не злится?