– Бумага не вылезает, – сообщила Габриэлла. Отвинтив крышечку, она пыталась подцепить ее пальцем.
Я посмотрел, кивнул, обернул бутылочку газетой, положил на землю и ударил лопатой. Габриэлла присела на корточки и смотрела, как я выбираю из осколков бумагу, а также еще кое-что там оказавшееся.
Я медленно встал, держа в руке трофеи. Обрывок бумаги – верхняя часть фирменного бланка Ярдмана. Банкнота неизвестной страны и несколько травинок сена. Обрывок бумаги и купюра были пришпилены булавкой, а травинки оказались между ними.
– Что за чепуха? – медленно произнесла Габриэлла.
– Ты не знаешь, что это за валюта? – спросил я, показывая ей купюру.
Оглядев ее с двух сторон, она сказала:
– Югославская. Сто динаров.
– И сколько же это?
– Примерно пять тысяч сто лир.
Три фунта. Клочок бумаги. Сено. И все было запрятано во флакон.
Габриэлла взяла у меня из рук бумажки и отцепила булавку.
– Что все это значит? – спросила она.
– Понятия не имею, послание в бутылке, но что оно значит?
– В бумаге какие-то дырочки, – сообщила Габриэлла.
– Это от булавки.
– Нет, их гораздо больше. Смотри. – Она подняла бумажку на свет.
Красные печатные буквы бланка гласили: АГЕНТСТВО ЯРДМАНА. ТРАНСПОРТИРОВКА ГРУЗОВ. Клочок был размером шесть дюймов на два. Я поднял его на свет.
Саймон наколол булавкой пять букв. ЛЮДЕЙ. Меня обдало первым порывом страшных предчувствий.
– Что все это значит? – спросила Габриэлла.
– Посмотри, как он наколол буквы, получается:
АГЕНТСТВО ЯРДМАНА. ТРАНСПОРТИРОВКА ЛЮДЕЙ.
Мои интонации явно ее напугали. Ее, похоже, обдало ледяным ветром.
– Но как это все понимать?
– А так, что у Саймона не было карандаша, – мрачно отозвался я, избегая печальных объяснений. – Только булавки в лацкане пиджака.
Записка в бутылке, которую наконец выбросило волной на берег.
– Надо подумать, – сказал я. – Надо все хорошенько вспомнить.
Мы уселись на пустые ящики, сваленные в углу двора. Я уставился на побеленную стену дома и какой-то куст в кадке в другом углу.
– Расскажи, в чем дело, – попросила Габриэлла. – У тебя такой страшный вид…
– Билли… Билли устраивает дымовую завесу.
– Кто это такой?
– Конюх. Или, по крайней мере, им прикидывается. Всякий раз, когда он летал, на борту был человек, который обратно не возвращался.
– Саймон? – недоверчиво протянула Габриэлла.
– Сейчас я не о Саймоне, хотя и с ним на борту был Билли.
Люди, которые путешествовали под видом конюхов, назад не возвращались. Я не помню их лиц, потому что Билли делал все, чтобы у меня не было возможности с ними пообщаться.
– Что же он делает?
– Много чего. Оскорблял и… – Я замолчал, пытаясь припомнить этих попутчиков. – Первый раз, когда я летел с Билли, с нами был толстяк по имени Джон. По крайней мере, мне так его представили. От него не было никакого толка. Он понятия не имел, как обращаться с лошадьми. В тот день мы дважды летали во Францию. Похоже, Джон собирался остаться там уже после первого прилета. Я видел, как он жарко спорил с Билли, и тот, видно, заставил его слетать еще раз. Когда Джон согласился лететь обратно, Билли вылил пиво мне на ноги, чтобы я думал об этом, а не о Джоне. А во второй раз он и вовсе устроил со мной потасовку.
– Но кто был этот Джон?
– Понятия не имею, – покачал я головой.
– А остальные?
– Потом мы вместе летали в Нью-Йорк. С нами был конюх с какой-то норвежской лошадью-полукровкой. Он якобы не говорил по-английски. Официально он летел в Америку на две недели, но кто знает, сколько он там пробыл. В тот раз Билли уронил мне на руку железный брус, чтобы я думал об отбитых пальцах, а не о норвежцах.
– Ты в этом уверен? – нахмурилась Габриэлла.
– Ну да. Я и раньше думал, что Билли делает это не просто так, а с какой-то целью. Только я неправильно понял его цель. – Я помолчал и снова заговорил: – Как-то мы летели во Францию с человеком с большими пушистыми усами, а потом, недели через две, мы летели уже из Франции с человеком с большими пушистыми усами. Усы были одни и те же, но вот люди, пожалуй, могли быть разными.
– А что тогда отмочил Билли?
– На пути туда вылил мне на голову сладкий кофе, и почти всю дорогу я отмывался в уборной. А на обратном пути он огрел меня цепью, и я большую часть пути просидел у бортинженера, чтобы избежать настоящей драки.
– Больше ничего не случилось? – спросила Габриэлла, грустно глядя на меня.
Я покачал головой:
– На прошлой неделе я летел в Нью-Йорк. Я заявил Ярдману, что, если Билли посмеет хоть пальцем меня тронуть, я тут же увольняюсь. Туда мы летели нормально. Но на обратном пути с нами летел человек, который явно не имел никакого отношения к лошадям. На нем была одежда для верховой езды, но в ней он чувствовал себя крайне неуютно. Я подумал, что он родственник кого-то из хозяев лошадей и просто решил бесплатно слетать через Атлантику. Но я мало с ним разговаривал, потому что всю дорогу в самолете проспал. Десять часов. Я редко так устаю, но я тогда решил, что это, возможно, потому, что за шесть дней я четвертый раз лечу через Атлантику.
– А может, тебе подсунули таблетку? – предположила Габриэлла.