Мы договорились с кузнецом, что я зайду на следующий день до обеда, заберу подковы и отдам последние десять денариев. С утра я пошел в город, где забрал готовое седло. Подушки были набиты лосиной шерстью, которую шорник продемонстрировал мне вчера. Расплатившись с ним, пошел на постоялый двор. Всё, к бою и походу готов. Осталось дождаться караван в Тулузу или любой другой город в той стороне. В одиночку далеко не проедешь. Меня предупредили, что прошлый год был дождливый, неурожайный, и многие отправились искать счастье на большой дороге, причем очень часто жертву еще и съедали. Говорят, ели не только чужаков, но и собственных детей.
На постоялом дворе меня ждал худой долговязый крестьянин в старой латаной тунике. Во все времена во всех странах у крестьян одинаковое выражение лица — пожалейте меня, бедолагу! Это когда ему что-то надо. Если тебе что-то надо от крестьянина, тут же изобразит карикатуру на своего барина. Чуть позади него стоял пацаненок лет двенадцати, довольно рослый и слишком худой для своего возраста.
— Господин, мне сказали, что тебе нужен молодой раб. Купи моего сына, — жалобным тоном произнес крестьянин.
— Тебе не жалко сына продать в рабство?! — удивился я.
— А что делать, господин?! — обреченно воскликнул он. — У тебя он хоть сытым будет.
Живу богато, поэтому все время забываю, что вокруг много людей, которые голодают.
— Сколько ты хочешь за него? — спросил я.
— Сто денариев, — быстро ответил он.
Это цена молодого крупного вола.
— Хорошо, покупаю его, — согласился я.
— А девка тебе не нужна? — спросил крестьянин уже тоном торговца. — Продам недорого.
— А что, у тебя и дочки лишние?! — насмешливо произнес я.
— Четыре штуки, — сообщил он. — Не знаю, куда их девать. В жены без приданого никто не берет.
— Нет, мне ехать далеко, а с девкой в дороге хлопот много, сам знаешь, — отказался я.
Крестьянин долго вертел, рассматривая, три солида, которые я отдал в оплату за сына, добавив двадцать денариев сверху. Видимо, видел в первый раз и плохо представлял их стоимость.
— Каждая золотая монета равна сорока денариям. За две тебе продадут хорошего вола, а за три можно взять пару посредственных, — подсказал я.
— Мне одного хватит. Почва у нас легкая, — облегченно вздохнув, произнес он, после чего, не попрощавшись с сыном, быстро, почти бегом, умотал со двора.
Вообще-то все поля возле города уже были вспаханы и засеяны, но у бедности, видимо, свой график полевых работ.
— Как тебя зовут? — спросил я пацаненка.
— Бамбер, — ответил он.
С нынешнего германского его имя переводится, как ствол дерева. Судя по росту, угадали.
— Братья есть? — поинтересовался я.
— Старший и младший, — ответил он.
Значит, ему светила роль батрака у старшего брата. Землю в аренду человеку, у которого нет ни тяглового скота, ни сохи, вряд ли кто-нибудь сдал бы. Хотя, как мне рассказал хозяин постоялого двора Ульрих, монастыри иногда дают участок и помогают вспахать землю, но за это потом придется отработать или отдать дополнительную часть урожая, которого и так едва хватает на оплату аренды и пропитание семьи.
Мы пошли в мою комнату, где Бамбер помог мне облачиться в доспехи. Сперва я надел шелковую рубаху и штаны, которые заправил в сапоги. К зиме надо будет раздобыть хлопок и пошить тонкую фуфайку и штаны. Потом облачился в кольчугу и шоссы. Далее были бригандина, оплечья, наручи и поножи. Я решил прокатиться на коне, чтобы не застаивался и привыкал к моему весу, а заодно и самому размяться. Судя по всему, в этой эпохе скучать не дадут, не раз придется пускать в ход оружие.
Когда я, позвякивая железяками, спускался по лестнице, Меик выбежала из кухни, чтобы узнать, что это так грохочет. Видимо, в доспехах я выглядел намного круче, потому что женщина замерла с открытым от удивления ртом. Она видела мои доспехи, знала от мужа, что я воин, причем не мелочь пузатая, но осознала мой статус именно сейчас, увидев при полном параде. Почти полном, потому что шлем вместе с пикой я нес в руках, а щит и заодно пейтраль и шанфрон тащил Бамбер, шагавший следом.
— Поеду прокачусь, — сказал я Меик. После чего показал на Бамбера и распорядился: — Накормишь моего слугу, когда вернется.
— Да, господин, — молвила она таким тоном, словно перед ней сам првитель Аквитании.