Будущее ностальгии

Петроград первых послереволюционных лет напоминал сверхъестественную театральную постановку, где сосуществовали пожары и фейерверки, и разговоры о литературе велись вокруг горящих книг. Северный Рим оказался имперским городом без империи, колыбелью революции, оставленной революционными вождями. Именно тогда, когда город уже не имел никакого политического значения, он превратился в революционную святыню[344]. Согласно Декрету Совета народных комиссаров «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции», должны были быть «в день 1 мая <…> сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и поставлены первые модели новых памятников на суд масс»[345]. Масштабное обновление города началось с проектов — в диапазоне от авангардных интервенций, которые должны были столкнуться с традиционной архитектурой и «взорвать ее как бомба», до неоклассических героических памятников. Многие носили временный характер, отражающий революционную концепцию времени, наилучшим образом проиллюстрированную в легендарном заявлении Ленина: «Вчера было рано, завтра будет поздно, надо брать сегодня». Наиболее радикальная антимонументальная работа Владимира Татлина «Памятник III Коммунистического интернационала» (1919–1925) должна была быть построена в Петрограде, бросая вызов «буржуазной» Эйфелевой башне и стремясь превзойти городские амбиции Петра Великого с новой попыткой одержать верх над непослушной природой[346]. Башня из металла и стекла, состоящая из трех вращающихся стеклянных объемов, куба, пирамиды и цилиндра, имела драматически обнаженную форму спирали, символизирующую «линию движения освобожденного человечества» и бросающую вызов не только иерархии традиционных архитектурных и скульптурных стилей, но и самой силе тяжести. Как и все утопии, эта тоже осталась нереализованной и, возможно, будучи нереализуемой, сохранилась как выдающийся художественный жест, а не социальный или политический эксперимент. Это был лучший воображаемый памятник для воображаемой столицы, который мог бы стать первопроходцем экспериментальной архитектуры XX века вместо того, чтобы превращаться в традиционалистский город-музей. С точки зрения XXI столетия башня Татлина напоминает забытую космическую станцию, построенную для запуска корабля, который так и не состоялся, она одновременно напоминает объект незавершенного строительства и утопическую руину.

В наибольшей степени требованию безотлагательного решения вопроса отвечали не капитальные архитектурные памятники, возведение которых требует длительного времени, а массовые зрелища, которые мгновенно оказывают влияние на сферы досуга и пропаганды. Не случайно во время Первого Петербургского карнавала восемьдесят лет спустя клоун, изображавший вождя большевиков, хвастался своими театральными успехами во время Октябрьской революции и после нее. В 1919 и 1920 годах опустошенный Петроград военного времени стал центром революционных торжеств[347]. В 1920 году театральный режиссер Николай Евреинов[348] воссоздал в театральной постановке штурм Зимнего дворца с помощью тысяч горожан. Еще один праздник массового действа, «Мистерия освобожденного труда» (1920), показал великий прогресс революции, кульминацией которой стало Царство Свободы и феерия оперы «Лоэнгрин» Вагнера (который одержал победу над цыганскими мелодиями мелкобуржуазных угнетателей). Поскольку театральные и более поздние кинематографические версии революции были гораздо более интересными и драматичными, они в большей степени способствовали будущему представлению о Петрограде — колыбели революции, чем реальные исторические свидетельства.

Советские торжества воспроизводили французские революционные спектакли с русским акцентом и вагнеровскими мотивами. Александрийский столп перед Зимним дворцом был главной мишенью визуальной пропаганды. Некоторые предположили, что его нужно снести, как Вандомскую колонну в Париже. Другие полагали, что ангел на верхушке колонны, чье лицо напоминает лицо царя Александра I, одержавшего победу над Наполеоном, должен быть заменен золотой статуей Ленина (без крыльев).

Картина Бориса Кустодиева 1921 года символически разрушает колонну, отсекая ее рамкой. Работа художника, названная «Демонстрация на площади Урицкого», прославляет революционную топонимику и новую иконографию Петрограда, города массовых демонстраций. (В 1918 году Дворцовая площадь была ненадолго переименована в площадь Урицкого после убийства большевистского комиссара Урицкого, новое имя продержалось недолго.) На переднем плане мы видим схваченный художником момент городской сценки соблазнения: человек в черном головном уборе, выглядящий как большевик-комиссар, увлечен чтением газеты «Петроградская правда», а цветущая белокурая женщина, революционная Мадонна с младенцем, наклоняется к нему и заглядывает в газету, будто пытаясь выучить политически верный способ понимания революционного искусства и новой реальности.