Будь проклята страсть

Писал он с упоением и пылкостью, каких не знал прежде. В сознании его сами собой возникали образы. Всё виделось с ослепительной чёткостью, эпизоды расцвечивались яркими красками, и он едва управлялся с персонажами, рвущимися на страницы. Рассказы появлялись один за другим — «Кровать», «Сёстры Рондоли», «Встреча», «Взгляды полковника», «Приданое» и «Пьеро» — ужасная история о собачке матушки Тико. Вместе с тем Ги писал «Милого друга», воссоздавая на его страницах газетный мир и жизнь Бульвара.

Ги переполняла мучительная красота жизни. Он пытался глубже проникнуть в убогое и низкое, нелепое и пустое, в красоту обыденного. Его окружала серо-зелёная нормандская природа, печальная и нежная. И он упивался этим напитком жизни. Небо он любил, словно птица, лес — словно волк, скалы — как серна, воду — как рыба, любил валяться в высокой траве, бегать по ней, будто жеребёнок. Ощущал в себе жизнь всех зверей, все инстинкты, все перепутанные страсти живых существ. Ощущал любовь животную и глубокую, несчастную и светлую ко всему, что жило, росло и таилось в глазах живых существ. И слышал голоса, которые отвечали ему: «Люби, Ги, потому что ты одинок. Люби!»

На авеню Опера испытывали новые электрические светильники, именуемые «свеча Яблочкова». Близилась зима. Деревья на Елисейских полях уже обронили листву. Солнце светило на бульвары оранжевым светом.

В тот вечер у Франсуа был ежемесячный выходной; но едва он ушёл, Ги пожалел, что в. квартире с ним никого нет. По настоянию Луи Ле Пуатвена он переехал на улицу Моншанен, в самый красивый район Парижа неподалёку от парка Монсо. Сам Луи жил этажом выше. Переезд этот имел символическое значение. Ги оказался в большом мире богатых, удачливых, знаменитых.

Но в этот вечер Ги знал, что Луи в квартире над ним нет. Он ощущал приближение приступа головной боли, теперь она всякий раз сопровождалась какой-то дурнотой. Перед его отъездом из Этрета доктор Обэ, местный врач, рекомендовал перед началом приступа растирать затылок вазелином. Ги порастирал десять минут, потом лёг на диван. Через двадцать минут голову словно бы стали размалывать две зазубренные скалы. Обливаясь потом, он сорвал с себя воротничок. Глаза будто бы разрезали на мелкие кусочки. Он лежал неподвижно, неспособный думать от боли, однако сознавал, что нужно подняться, найти какую-то помощь.

Край дивана вывернулся из-под него, Ги упал на пол. И пополз, опустив голову. Путь до двери занял у него много времени. Он поднялся на ноги и, держась за стену, вышел в коридор, к шкафу. Флакона с эфиром там не было. Франсуа переставил его в какое-то другое место. Ги повалился на комод. Стоявшая на нём большая ваза грохнулась о пол и разбилась. Консьержка, надо найти консьержку. Ги добрался до парадной двери и ощупью вышел наружу. Было темно; внезапно он очутился под холодным дождём, смутно догадываясь, что находится где-то во дворе. В глазах его переливались огни, казалось, он идёт среди лабиринта зеркал, отбрасывающих на него отражения огней под разными углами. Ги попытался найти в этом лабиринте проход. Зеркала отступили — потом внезапно послышались звуки, похожие на шумы улицы. Сквозь вспышки света ему ничего не было видно. Потом над ухом раздался крик:

   — Господи, держите его!

Завопила какая-то женщина. Руки из темноты ухватили его и потащили назад, в сторону от лязга копыт и громыхания какого-то экипажа.

   — Кретин! Не видишь, куда идёшь? — выкрикнул кто-то на ходу.

   — Да, чуть не попал под колеса.

Дружественные руки держали его.

   — Он болен.

   — Не могли бы вы отвести меня... в десятую квартиру? — произнёс Ги. Даже шёпот отозвался болью в голове. — Скажите консьержке... спасибо.

Через час доктор Робен, которого рекомендовал Луи, стоял у кровати, покачиваясь на каблуках. Ги смотрел на него с надеждой; сила приступа поколебала его скептическое отношение к врачам. От укола боль слегка утихла, но когда кончится действие лекарства, она вернётся снова.

   — У вас ревматическое состояние, которое действует на сердце и на печень, — сказал доктор. — В головных болях ничего удивительного нет. Лихорадки не страшны. Лечение требует отдыха и диеты. Я бы рекомендовал диету из рыбы, салатов и фруктов.

   — Можно мне проводить зиму на Лазурном берегу?

   — Хм-м. Н-нет.

Доктор как-то скис. Ги показалось, что он рассчитывал на продолжительный и прибыльный для себя курс лечения знаменитого и, по слухам, богатого писателя Ги де Мопассана.

   — Может, это парадоксально, но лучше всего я чувствую себя после ледяного душа, — сказал он.

Доктор глубоко вдохнул и поджал губы:

   — Нет, нет. Никаких душей. Ни в коем случае. В вашем состоянии ничего хуже не может быть.

К Ги вернулся его скептицизм. Предписания доктора он выслушал с сомнением. И поймал себя на мысли о Клем. Была бы она здесь. Клем, мне нужна ты, нужна твоя нежность... Клем... Клем.

Гонкур повертел шеей, обмотанной шёлковым шарфом, и покровительственно сказал:

   — Говорят, вы внезапно стали признанным знатоком высшего общества.