Брокен-Харбор

В ответ я получил взгляд, полный отвращения. Меня часто принимают за напыщенного мерзавца, который наслаждается звуком собственного голоса, и меня это полностью устраивает. Валяйте, списывайте меня со счетов, теряйте бдительность.

— Сынок, я хочу сказать вот что: ты, образно выражаясь, кролик. Если наведешь нас на крупную дичь, скачи себе дальше. В противном случае твоя пушистая головка украсит стену над нашим камином.

— На что я должен вас навести?

Одна лишь эта вспышка агрессии в голосе Конора подсказала бы мне, что он все прекрасно понимает. Я ее проигнорировал.

— Мы ищем информацию, а ты тот самый человек, который нам ее предоставит. Когда ты выбирал, в какой бы дом незаконно проникнуть, тебе необычайно повезло. Наверняка ты заметил, что окна твоего гнездышка смотрят прямо на кухню дома номер девять на подъеме Оушен-Вью. У тебя было собственное реалити-шоу, двадцать четыре часа в сутки.

— Самое скучное реалити-шоу на свете, — сказал Ричи. — Разве ты не предпочел бы найти, например, стрип-клуб? Или компанию девчонок, разгуливающих топлес?

Я погрозил ему пальцем:

— Мы же не знаем, было ли оно скучным, верно? Именно это нам и предстоит выяснить. Конор, дружище, выкладывай: люди в девятом доме скучные?

Конор обдумал вопрос, поискал в нем подвох.

— Там семья, — сказал он наконец. — Мужчина и женщина. Мальчик и девочка.

— Офигеть и не встать, Шерлок. Пардон за мой французский. Это мы и сами выяснили, не зря же нас называют детективами. Какие они? Как проводят время? Ладят между собой или нет? Обнимаются или скандалят?

— Никто не скандалит. Раньше они… — Судя по голосу, внутри у него снова заворочалось темное, глубокое горе. — Раньше они играли в игры.

— В какие? В «Монополию»?

— Теперь я понимаю, почему ты их выбрал. — Ричи закатил глаза. — Захватывающее зрелище, да?

— Однажды они построили на кухне форт из картонных коробок и одеял. Играли в ковбоев и индейцев, все четверо; дети карабкались по отцу, делали боевой раскрас маминой помадой. По вечерам, уложив детей, он и она сидели в саду с бутылкой вина. Она гладила ему спину. Они смеялись.

Такой длинной тирады мы от него еще не слышали. Ему до смерти хотелось поговорить о Спейнах, он буквально искал эту возможность. Я покивал, достал блокнот и начал выводить в нем каракули, притворяясь, что делаю пометки.

— Конор, дружище, это ценные сведения. Именно такие нам и нужны. Продолжай. По-твоему, они счастливы? Это хороший брак?

— Это был прекрасный брак. Прекрасный, — тихо сказал Конор.

Был.

— Он ни разу не делал ей ничего плохого?

Конор резко повернул голову в мою сторону. Покрасневшие опухшие глаза, серые и холодные, словно вода.

— Что, например?

— Это ты мне скажи.

— Раньше он все время приносил ей маленькие подарки: дорогой шоколад, книги, свечи — ей нравились свечи. Столкнувшись на кухне, они целовались. После стольких лет они по-прежнему были без ума друг от друга. Он бы скорее умер, чем причинил ей боль. Ясно?

— Ладно-ладно, — я поднял руки, — должен же я был спросить.

— И вот вам ответ. — Конор даже не моргнул. Кожа под щетиной казалась грубой, обветренной, словно он провел слишком много времени у холодного моря.

— Благодарю. Для этого мы здесь и собрались — чтобы установить факты. — Я аккуратно сделал пометку в блокноте. — Дети. Какие они?

— Она… словно куколка, словно девочка из книжки. — Горе в голосе Конора, казалось, вот-вот выплеснется на поверхность. — Всегда в розовом. У нее были крылышки феи, она их носила…

— Она? Кто «она»?

— Девочка.

— Брось, дружище, хватит играть. Ты отлично знаешь, как их зовут. Что, они никогда не кричали друг другу в саду? Мама ни разу не звала детей ужинать? Бога ради, называй их по именам. Я слишком стар, чтобы разбираться во всех этих «он, она, его, ее».

— Эмма, — тихо сказал Конор, словно оберегая имя.

— Точно. Давай дальше про Эмму.

— Эмма обожала хлопотать по дому: надевала фартучек, лепила булочки из рисовых хлопьев. У нее была игрушечная школьная доска, Эмма сажала перед ней кукол и играла в учительницу, учила их азбуке. Брата тоже пыталась учить, но он не мог усидеть на месте — раскидывал кукол и убегал. Она была смирной. Веселой.

Снова была.

— А ее брат? Он какой?

— Шумный. Всегда смеется, кричит — даже без слов, лишь бы пошуметь, он от этого со смеху помирал. Он…

— Его имя?

— Джек. Так вот, он то и дело опрокидывал кукол Эммы, но потом помогал снова их усадить и целовал, чтобы утешить. Давал им попить сока. Однажды Эмма простудилась и не пошла в школу, и он весь день ей что-нибудь таскал — свои игрушки, одеяло. Милые дети, оба. Хорошие. Замечательные.

Ричи пошевелил ногами под столом — он едва сдерживался, чтобы не реагировать на рассказ о детях. Я постучал ручкой по зубам и сверился с пометками в блокноте.

— Конор, я заметил один любопытный нюанс: ты все время говоришь в прошедшем времени — они играли, Пэт приносил Дженни подарки… Что-то изменилось?

Конор оценивающе уставился на свое отражение в зеркале, словно разглядывая непредсказуемого и опасного незнакомца.

— Он — Пэт — потерял работу.

— Откуда ты знаешь?

— Днем он сидел дома.