Брокен-Харбор

Мысль, что ее могут посадить под замок, повергла бы Дину в животную панику; я почти слышал безумную трескотню голосов, поднимающуюся в ее голове. Я держал кулаки в карманах и сосредоточенно представлял, как подам против Квигли все жалобы, предусмотренные уставом. Плевать, если у него в кармане сам главный комиссар полиции и остаток жизни я проведу, расследуя кражи овец в Литриме, — но эту жирную мразь я утяну за собой.

— У нее была собственность полиции, которую она украла. Не мог же я закрыть на это глаза, верно? — с ханжеской миной сказал Квигли. — Если бы она отказалась ее вернуть, я был бы вынужден взять ее под арест.

— Ты о чем? Какая еще собственность полиции? — Я пытался вспомнить, что мог принести домой и до сих пор не хватиться — папку, фотографию?

Квигли одарил меня тошнотворной улыбочкой и поднял перед собой пакет для вещдоков.

Я наклонил пакет к потоку тусклого жемчужного света, льющемуся в окно. Квигли не разжимал пальцы. Только через секунду я понял, на что именно смотрю, это был женский ноготь — аккуратно подпиленный и наманикюренный, покрытый розовато-бежевым лаком. Ноготь был вырван под корень. В трещине застряла нитка нежно-розовой шерсти.

Квигли что-то говорил, но был где-то далеко, и я его не слышал. Воздух сделался плотным, свирепым, сдавливал мою голову, бессвязно бормотал на тысячу голосов. Мне нужно было отвернуться, ударить Квигли с ноги и сбежать — но я не мог пошевелиться. Мои открытые веки кто-то будто приколол булавками.

Ярлычок подписан знакомым почерком, твердым, тянущимся вверх — совершенно не похожим на полуграмотные каракули Квигли.

Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной…

Холодный воздух, аромат яблок, осунувшееся лицо Ричи.

Слух вернулся, Квигли все еще говорил. Лестничный пролет сделал его голос свистящим, бесплотным.

— Сначала я решил — боже святый, великий Снайпер Кеннеди бросает улики валяться где попало и их подбирает его бабенка! Кто бы мог подумать?

Он злорадно хихикнул. Я почти чувствовал, как этот смешок стекает по моему лицу, словно прогорклое сало.

— Но пока я ждал, когда ты почтишь нас своим присутствием, я маленько почитал материалы вашего дела — уж я бы не полез, но ты же понимаешь, нужно было разобраться, куда вписывается эта штука, чтобы определиться, как поступить. И что же я вижу? Почерк не твой, конечно, твой я за столько лет запомнил, но в папке он появляется до ужаса часто. — Квигли постучал себя пальцем по виску. — Неспроста же меня зовут детективом, так?

Мне хотелось сжать пакет в руке, чтобы он рассыпался в прах и исчез, чтобы сам его образ испарился из моей памяти.

— Я знал, что ты с юным Курраном не разлей вода, но ни за что бы не догадался, что у вас столько общего. — Снова этот смешок. — Любопытно, юная леди взяла это у тебя или у Куррана?

Что-то на задворках моего сознания снова пришло в движение — оно действовало методично, словно механизм. Двадцать пять лет я потратил на то, чтобы научиться самоконтролю. Друзья посмеивались надо мной, новички закатывали глаза, когда я обращался к ним с «той самой речью». К черту их всех! Дело того стоило — хотя бы ради одного разговора на продуваемой сквозняками лестнице, когда я удержал себя в руках. Когда воспоминания об этом деле начинают выцарапывать круги у меня в мозгу, у меня остается единственное утешение: все могло быть еще хуже.

Квигли наслаждался каждой секундой своего триумфа, и этим стоило воспользоваться.

— Только не говори, что забыл ее об этом спросить. — Мой голос был холоден как лед.

Я оказался прав: он не удержался.

— Боже мой, какая драма: отказалась назвать мне свое имя, отказалась сообщить, где и как разжилась вот этим. А когда я надавил на нее — слегка, — ударилась в истерику. Я не шучу — она выдрала у себя с корнем огромный клок волос и завопила, что скажет тебе, будто это сделал я. Меня это, разумеется, не волновало — любой нормальный человек скорее поверит сотруднику полиции, чем беспочвенным обвинениям какой-то безумной девицы. Я запросто мог бы заставить ее говорить, но в этом не было смысла — я не доверял ни одному ее слову. Вот что я тебе скажу: может, она и аппетитная штучка, но по ней плачет смирительная рубашка.

— Жаль, что у тебя не было ее под рукой.

— Ты бы мне еще спасибо сказал, ей-богу.

Этажом выше распахнулась дверь отдела, и трое парней направились по коридору в столовую, на все лады склоняя какого-то свидетеля, у которого внезапно развилась амнезия. Мы с Квигли вжались в стену, словно заговорщики, пока их голоса не стихли.

— И что же ты с ней сделал? — спросил я.

— Велел взять себя в руки и отпустил — и она умчалась. На выходе показала средний палец Бернадетте. Прелесть.

Со скрещенными на груди руками, с тройным подбородком Квигли напоминал толстую старуху, брюзжащую на распущенную современную молодежь. На мгновение холодная, отстраненная часть меня возобладала — и я едва не улыбнулся. Дина напугала Квигли до полусмерти. Иногда даже безумие может пригодиться.