Брокен-Харбор

— Да? В наши дни многие теряют работу. Приспособиться к новому образу жизни непросто, и этого не нужно стыдиться. Кто-то впадает в депрессию, кто-то становится раздражительным, кто-то начинает выпивать или часто выходить из себя. Это вполне естественно и вовсе не значит, что они слабаки или психи. А у Пэта было что-то подобное?

Он старался нащупать непринужденный, доверительный тон, который помог ему преодолеть настороженность Конора и Гоганов, однако на сей раз ничего не получалось: ритм был не тот, в голосе звучала фальшь, поэтому Дженни не расслабилась, а, наоборот, с усилием выпрямилась на подушках. Ее голубые глаза разъяренно засверкали.

— О господи, нет! Не было у него никакого нервного срыва. Кто бы вам это ни наговорил…

Ричи поднял руки:

— Я только хотел сказать, что если даже у Пэта был нервный срыв, это нормально. Такое могло случиться с каждым.

— У Пэта все было в порядке. Ему просто нужна была работа. Он не сошел с ума, ясно? Вам это ясно, детектив?

— Я и не говорю, что он сошел с ума. Просто спрашиваю: вы когда-нибудь беспокоились, что он, например, причинит себе вред — или даже вам? Стресс…

— Нет! Пэт никогда бы не… Да ни за что на свете. Он… Пэт был… Что вы делаете? Вы пытаетесь… — Дженни упала на подушки, прерывисто дыша. — Нельзя ли… обсудить это в другой раз? Пожалуйста!

Ее лицо как-то сразу посерело и осунулось, а руки на одеяле обмякли: на этот раз она не притворялась. Я взглянул на Ричи, но он склонился над блокнотом.

— Разумеется, — сказал я. — Спасибо, что уделили нам время, миссис Спейн. Снова примите наши соболезнования. Надеюсь, что вам уже лучше.

Она не ответила. Ее глаза помутнели: она уже была где-то далеко. Мы встали и как можно тише вышли из палаты. Закрывая дверь, я услышал, как Дженни заплакала.

* * *

По небу плыли клочковатые облака, оставляя обманчивого солнца ровно столько, чтобы день казался теплым. Холмы были испещрены движущимися пятнами света и тени.

— Что это было? — спросил я.

— Я облажался, — ответил Ричи, засовывая блокнот в карман.

— Почему?

— Из-за нее. Из-за ее состояния. Все это сбивало мне настрой.

— В среду все прошло нормально.

Он дернул плечом:

— Да. Может быть. Одно дело, когда мы думали на кого-то со стороны… Но если нам придется сказать ей, что ее собственный муж сотворил такое с ней и детьми… Наверное, я надеялся, что она это уже знает.

— Если это действительно сделал он. Не будем спешить с выводами.

— Понимаю. Я просто… облажался. Простите.

Он все еще возился с блокнотом — бледный, съежившийся, словно ожидая выволочки. Днем раньше он бы, скорее всего, ее получил, но в то утро я уже сомневался, стоит ли тратить на это силы.

— Не страшно, — сказал я. — Что бы она сейчас ни говорила, в суде эти ее слова значения иметь не будут. Она принимает столько болеутоляющих, что любые показания судья сразу же выкинет. Мы вовремя ушли.

Я рассчитывал, что это его успокоит, но его лицо оставалось напряженным.

— Когда попробуем еще раз?

— Когда врачи снизят дозу. По словам Фионы, долго ждать не придется. Навестим ее завтра.

— Наверное, она еще не скоро сможет нормально разговаривать. Вы же видели — она почти в невменяемом состоянии.

— Ей лучше, чем она показывает, — возразил я. — В конце — да, она быстро угасла, но до того… Согласен, ей больно, сознание замутнено, но со вчерашнего дня она порядком окрепла.

— По-моему, выглядит она хреново. — И Ричи двинулся к машине.

— Стой. Давай передохнем минут пять.

Ему, да и мне тоже, нужно было глотнуть свежего воздуха. Я слишком устал, чтобы продолжать этот разговор за рулем.

Я направился к ограде, на которой мы сидели в перерыве между вскрытиями, — казалось, с тех пор прошел десяток лет. Иллюзия лета исчезла, солнечный свет был жидким и неверным, холодный воздух прорезал пальто насквозь. Ричи сел рядом со мной, дергая вниз-вверх застежку молнии.

— Она что-то скрывает, — сказал я.

— Возможно. Из-за лекарств сложно понять наверняка.

— Я уверен. Слишком уж она старается убедить нас, что до ночи понедельника в ее жизни все было идеально: кто-то проникает в дом — пустяк, зверь на чердаке — пустяк, все просто чудесно. Она щебетала так, словно мы с ней встретились за чашечкой кофе.

— Некоторые люди так и живут. У них все и всегда прекрасно. Что бы ни стряслось, ты никогда в этом не признаешься, а стискиваешь зубы, повторяешь, что все шикарно, и надеешься, что так и будет.

Он в упор смотрел на меня, и я не смог сдержать кривую усмешку.

— Верно, привычка — вторая натура. И ты прав — это похоже на Дженни. Но, казалось бы, в таких обстоятельствах она должна всю душу наизнанку вывернуть. Разве что у нее есть чертовски веская причина этого не делать.

— Очевидное объяснение — она помнит ночь понедельника, — произнес Ричи после секундной паузы. — И если это так, то все указывает на Пэта. Ради мужа она стала бы молчать. Ради человека, которого несколько лет и в глаза-то не видела, — ни за что.