Он намеренно действовал Конору на нервы. Угрожающая походка не напугала Конора, но мешала ему сосредоточиться, не давала замкнуться в молчании. Я почувствовал, что мне все больше нравится работать с Ричи.
– Пожалуй, “заворожены” сойдет. Я бы даже сказал, что мы зациклились. Двое детей погибли. Лично я – и, думаю, не я один – готов на все, чтобы упечь за решетку отмороженного пидора, который их убил. И мне хочется думать, что любой добропорядочный гражданин желал бы того же.
– Стопудово, – одобрительно заметил Ричи. Круги сужались, становились быстрее. – Конор, ты с нами, да? Ты же добропорядочный гражданин, верно?
– Понятия не имею.
– Ну так давай выясним, – любезно предложил я. – Начнем вот с чего: за последний год, когда ты баловался незаконным проникновением, – дни ты, конечно, не считал, тебе просто нравилось там бывать, – ты не замечал каких-нибудь сомнительных персонажей, которые ошивались в Оушен-Вью?
Конор пожал плечами.
– Это означает нет?
Молчание. Ричи шумно вздохнул и, жутко скрипя подошвами, заскользил по покрытому линолеумом полу. Конор поморщился.
– Да. То есть нет. Я никого не видел.
– А позапрошлой ночью? Конор, кончай заливать, ты ведь там был. Видел кого-нибудь интересного?
– Мне нечего вам сказать.
Я поднял брови:
– А вот я в этом сильно сомневаюсь. По-моему, вариантов всего два: либо ты видел, кто это сделал, либо ты сам это сделал. Если выбираешь первую дверь, то лучше начинай рассказывать прямо сейчас. Если вторую… ну, это ведь единственная причина играть в молчанку, да?
Обычно, когда обвиняешь человека в убийстве, он на такое реагирует. Конор поцыкал зубом, уставился на ноготь большого пальца.
– Сынок, если я упустил какой-то вариант, то, сделай одолжение, просвети нас. Все пожертвования будут приняты с благодарностью.
Ботинок Ричи пронзительно пискнул прямо за спиной у Конора, и тот вздрогнул.
– Говорю же, мне нечего вам сказать, – ответил он звенящим голосом. – Сами выбирайте варианты, меня это не касается.
Я смел в сторону ручку и блокнот и наклонился через стол, чтобы Конор мог смотреть только на меня.
– Ошибаешься, сынок, касается. Еще как, черт побери. Потому что я, детектив Курран и вся полиция страны, все мы до единого вкалываем, чтобы взять подонка, который убил эту семью. И прямо сейчас ты у нас под прицелом. Ты человек, оказавшийся на месте преступления без достаточной причины, ты целый год шпионил за Спейнами, ты кормишь нас брехней, когда любой невиновный стал бы нам помогать… Как думаешь, о чем это говорит?
Конор пожал плечами.
– О том, что ты мразь и убийца. И, по-моему, это очень даже тебя касается.
Конор сжал зубы.
– Если вы хотите так думать, мне вас не переубедить.
– Боже! – Ричи закатил глаза. – Купаешься в жалости к себе?
– Называйте как хотите.
– Да ну брось, ты еще как можешь нас переубедить. Для начала ты мог бы рассказать, что видел в доме Спейнов, – в надежде, что нам это поможет. А ты сидишь и дуешься, словно пацан, которого поймали на курении гашика. Пора взрослеть, приятель. Я серьезно.
Конор метнул на Ричи злобный взгляд, но на удочку не клюнул и продолжал помалкивать.
Я поудобнее устроился на стуле, поправил узел галстука и заговорил мягче, почти с любопытством:
– Конор, а может, мы заблуждаемся? Все вовсе не так, как кажется? Нас же с детективом Курраном там не было – возможно, мы многого не понимаем. Возможно, убийство было непредумышленным. Я даже могу себе представить, что все началось как самооборона, а потом ситуация вышла из-под контроля. Я готов это допустить. Однако мы ничего не сможем поделать – если ты не изложишь нам свою версию событий.
– Вашу мать, да не было никаких событий! – воскликнул Конор, глядя куда-то поверх моей головы.
– Ну конечно, были. Тут и спорить не о чем, верно? Версия может быть такой: “Той ночью я не был в Брайанстауне, и вот мое алиби”. Или: “Я там был, видел какого-то стремного хмыря, и вот его описание”. Или: “Спейны застукали меня, когда я влез в дом, накинулись, и мне пришлось защищаться”. Или: “Я обдолбался у себя в логове, потом все почернело, а потом я очнулся в своей ванне весь в крови”. Любая из этих версий подойдет, но мы должны ее услышать, в противном случае будем предполагать худшее. Уверен, ты все понимаешь.