– Излишняя самоуверенность. Думает, что замел следы, что нам нечего ему предъявить, если он сам не заговорит.
– Возможно. Но не может же он не понимать, что сейчас целая команда прочесывает дом сверху донизу в поисках любого следа, который он оставил. Это должно его беспокоить.
– Большинство преступников – высокомерные ублюдки. Считают себя умнее нас. Не волнуйся, в конечном счете это сработает на нас. Такие, как он, ломаются, стоит выложить перед ними то, от чего невозможно отмахнуться.
– А что, если… – неуверенно начал Ричи и умолк. Он смотрел не на меня, а на пакет, раскачивая его из стороны в сторону. – Неважно.
– Что “если”?
– Я только хотел сказать: если у него железное алиби, то он знает, что рано или поздно мы это выясним…
– То есть он чувствует себя в безопасности, потому что невиновен.
– В общем, да.
– Исключено. Если у него алиби, почему просто не сказать об этом и не поехать домой? Думаешь, ему по кайфу над нами издеваться?
– Возможно. Теплых чувств он к нам не испытывает.
– Даже если он невинен как младенец – а это не так, – все равно он не должен быть таким невозмутимым. Невиновные пугаются не меньше виновных, а зачастую даже больше, потому что они не такие заносчивые уроды. Разумеется, им нечего опасаться, но они же в этом не уверены.
Ричи взглянул на меня и с сомнением поднял бровь.
– Если они не сделали ничего дурного, – добавил я, – факт остается фактом: бояться им нечего. Однако суть не всегда только в фактах.
– Ну да, наверное. – Ричи потер щеку, которой полагалось бы уже зарасти щетиной. – Но вот еще что. Почему он не пытается бросить тень на Пэта? Мы дали ему десяток возможностей, так что свалить все на Спейна было бы проще простого. “Да, детектив, теперь припоминаю – потеряв работу, ваш Пэт спятил, стал поколачивать жену, лупить детей до полусмерти, а на прошлой неделе я видел, как он пригрозил им ножом…” Конор не тупой, должен был чуять свой шанс. Так почему он за него не ухватился?
– А как по-твоему, почему я несколько раз давал ему такую лазейку?
Ричи смущенно пожал плечами:
– Не знаю.
– Ты думал, я действую небрежно и мне просто повезло, что парень ею не воспользовался. Ошибаешься, сынок. Я и раньше тебе говорил: наш Конор считает, что его связывают со Спейнами особенные отношения, и нам предстоит выяснить – какие именно. Может, Пэт Спейн подрезал его на шоссе и Конор стал винить его во всех бедах и вообразил, что если от него избавиться, то удача снова улыбнется? Или он перекинулся парой слов с Дженни на вечеринке и решил, что звезды велят им быть вместе?
Конор не сдвинулся с места. Пот на его лице блестел в белом свете флуоресцентных ламп, из-за чего Конор казался странным, будто восковым – пришельцем с невообразимо далекой планеты, чей корабль потерпел крушение на Земле.
– И ответ мы получили: по-своему, по-мудацки, Конор любит Спейнов. Всех четверых. Он не стал наговаривать на Пэта, потому что не хочет топить его в дерьме – даже чтобы спасти себя. Он верит, что любил их. Вот на этом мы его и поймаем.
Мы оставили его там на час. Ричи отнес стаканчик в хранилище и на обратном пути захватил из столовой жиденького кофе, который действует главным образом за счет самовнушения, – однако даже такой кофе лучше, чем ничего. Я проверил, как дела у летунов в патруле: двигаясь к выезду из поселка, они насчитали с десяток машин, и у всех были законные основания там находиться. Судя по голосам, летуны уже начали уставать. Я велел им продолжать поиски. Мы с Ричи, закатав рукава и оставив дверь нараспашку, из комнаты для наблюдений следили за Конором.
Было уже почти пять часов. В коридоре двое ночных дежурных, чтобы не заснуть, перебрасывались баскетбольным мячом и обзывали друг друга мазилами. Конор все так же неподвижно сидел, разве что руки переместил на колени. Какое-то время его губы двигались в размеренном ритме, словно он бормотал что-то про себя.
– Молится? – тихо спросил Ричи.
– Будем надеяться, что нет. Если Господь велит ему держать рот на замке, нам придется туго.
В отделе мяч с грохотом сшиб что-то со стола, один из парней отпустил какую-то шуточку, и второй засмеялся. Через все тело Конора волной прокатился глубокий вздох; парень перестал шептать и, казалось, начал погружаться в своего рода транс.
– Пора, – сказал я.