Бродяги Севера

Буш Мак-Таггарт вернулся на станцию лишь на пятый день. Настроение у него было премерзкое. Из четырех французов он застал на месте только Валенса, и это Валенсу пришлось сначала выслушать его жалобы, а потом – как он бранит Мари. Некоторое время спустя она пришла в лавку; глаза у нее от испуга казались еще больше, а одна щека полыхала алым от пощечины Мак-Таггарта. Пока лавочник отпускал ей консервы из лосося, которые Мак-Таггарт потребовал на ужин, Валенс воспользовался случаем и шепнул ей на ухо со сдержанным торжеством:

– Месье Леру добыл чернобурую лису. Он любит тебя, Mon ami[40], и к весне раздобудет вдоволь мехов, а сейчас он в своей хижине на Бесхвостом Черном Медвежонке и велел передать тебе такие слова: «Будь готова бежать с первым мягким снегом!»

Мари на него даже не посмотрела, но все слышала, и, когда молоденький лавочник вручил ей покупку, глаза у нее вспыхнули – да так похоже на звезды, что лавочник сказал Валенсу, когда она ушла:

– Ух, холера, как хороша она иногда бывает, а, Валенс?

На что Валенс кивнул с лукавой улыбкой.

Глава XXVI

К середине января война между Ба-Ри и Бушем Мак-Таггартом перестала быть делом случая – это было уже не просто мимолетное развлечение для зверя и не просто досадное происшествие для человека. В сущности, на время это стало для обеих сторон raison d’etre[41]– смыслом существования. Ба-Ри держался поблизости от тропы Мак-Таггарта. Он был словно дух-разрушитель, и каждый раз, почуяв свежий запах комиссионера со станции Лак-Бэн, он с новой силой ощущал, что это его заклятый враг, которому нужно отомстить. Ба-Ри постоянно оказывался хитрее Мак-Таггарта, упорно воровал приманку из ловушек, ему все сильнее хотелось рвать в клочки всех пойманных пушных зверей, и наслаждался он не тем, что ел чужую добычу, а тем, что уничтожал ее.

Шли недели, огонь его ненависти пылал все яростнее, и вот наконец он уже кусал и рвал длинными клыками даже снег, где ступала нога Мак-Таггарта. И все это время где-то на задворках его безумия все отчетливее и отчетливее проступал образ Нипизы. Великое Одиночество – одиночество долгих дней и еще более долгих ночей, которое Ба-Ри ощутил, когда ждал и рыскал на Грей-Лун, – снова навалилось на него, как навалилось в первые дни после утраты Нипизы. Звездными и лунными ночами он снова и снова тоскливо оплакивал ее, и Буш Мак-Таггарт, слыша его полуночный вой, отчего-то невольно ежился.

Ненависть человека была иной, чем ненависть зверя, но, пожалуй, еще беспощаднее. Со стороны Мак-Таггарта это была не просто ненависть. Она смешивалась с неуловимым суеверным страхом, над которым он сам смеялся и который он сам проклинал, – но этот страх липнул к нему так же назойливо, как запах его следов лез в нос Ба-Ри. Ба-Ри был для Мак-Таггарта уже не просто зверем – он стал воплощением Нипизы. Вот какая мысль упорно крепла в извращенном уме Мак-Таггарта. Не было ни дня, чтобы он не вспоминал Иву, ни единой ночи не проводил он без того, чтобы увидеть во сне ее лицо. Как-то раз ненастным вечером он даже вообразил, будто слышит ее голос в завываниях ветра, – а потом, не прошло и минуты, до него донесся из леса далекий вой. Тем вечером сердце Мак-Таггарта наполнил свинцовый ужас. Он пытался взять себя в руки. Курил трубку, пока хижину не залил синеватый полусвет. Проклинал и Ба-Ри, и пургу, но прежней наглости и храбрости в нем больше не было. Он не перестал ненавидеть Ба-Ри, нет, он все еще ненавидел его, как не ненавидел ни одного человека, но теперь у него появилась еще более веская причина желать его смерти. Сначала эта мысль явилась ему в беспокойном сне – и с тех пор уже не отпускала: мысль о том, что это дух Нипизы заставляет Ба-Ри грабить его ловушки!

Со временем он перестал рассказывать на станции о Черном Волке, который рыщет по его охотничьей тропе. И прятал с глаз долой шкуры, растерзанные зубами Ба-Ри, и хранил свою тайну. Он изучил все хитрости и уловки охотников на лис и волков в Бесплодных землях. Испробовал три разных яда, в том числе один такой сильный, что одна его капля была смертельной дозой, испробовал стрихнин в желатиновых капсулах, в оленьем жире, в жире карибу, в печени лося и даже в мясе дикобраза. Наконец стал, перед тем как готовить отраву и приманки, окунать руки в бобровый жир, чтобы отбить всякий запах человека. От этой отравы погибали лисы, волки, даже норки и горностаи, но Ба-Ри лишь приближался к ним – и никогда не трогал. В январе Мак-Таггарт положил отравленные приманки во все ловушки до единой. Это принесло хоть какую-то пользу: с тех пор Ба-Ри не прикасался к приманкам, а только убивал и ел зайцев, попавшихся в силки.