Бродяги Севера

Так Ба-Ри осознал, что есть – значит убивать, и с течением дней и ночей в нем быстро распалилась страсть к мясу. В этом он был настоящий волк. От собачьей породы Казана он унаследовал другие черты, даже более ярко выраженные. Был он великолепной черной масти, за что впоследствии получил прозвище Кускета-могикан – Черный Волк. На груди у него была белая звездочка. Белым был и кончик правого уха. В возрасте шести недель хвост у него был пушистый и свисал низко. Это был волчий хвост. И уши у него были от Серой Волчицы – заостренные, короткие, стоячие, вечно настороженные. Грудь у него обещала быть такой же могучей, как у Казана, и стоя он был похож на ездовую собаку, только всегда становился боком к точке или предмету, который разглядывал. Это тоже было в нем от волка, поскольку собака, когда рассматривает что-то, смотрит прямо перед собой.

В одну безоблачную ночь, когда Ба-Ри уже исполнилось два месяца, небо было усыпано звездами, а июньская луна сияла так ярко, что, казалось, нависала прямо над верхушками высоких сосен, Ба-Ри сел и завыл. Это была его первая попытка. Но ноту он угадал безошибочно. Получился настоящий волчий вой. Однако миг спустя Ба-Ри скользнул под бок к Казану, словно безмерно устыдился своей дерзости, и завилял хвостом так, что сразу стало понятно, что он просит прощения. И это в нем было собачье. Если бы Тасу, покойный индеец-зверолов, видел его в ту минуту, он бы по вилянию хвоста сразу понял, что перед ним собака. Это выдавало, что сердцем и душой – если согласиться, что душа у него имелась, – Ба-Ри был собакой.

Истинную природу Ба-Ри Тасу угадал бы и по другим признакам. К двум месяцам волчата разучиваются играть. Их жизнь навсегда переплетается с жизнью пустынных земель, и они уже начинают охотиться на тех, кто меньше и беззащитнее. А Ба-Ри продолжал играть. И в своих вылазках из-под валежника заходил не дальше ручья, который протекал в сотне ярдов от логова матери. Он много раз помогал разрывать на части мертвых или умирающих зайцев и считал себя до крайности отважным и свирепым, если, конечно, задумывался о подобных материях. Но лишь на девятой неделе он ощутил свою силу, вступив на границе лесной чащобы в страшную битву с молодой совой.

Когда крупная полярная сова Ухумисо свила гнездо на сломанном дереве неподалеку от груды валежника, это определило всю дальнейшую жизнь Ба-Ри, как ослепление Серой Волчицы определило ее жизнь и как дубинка в руках мужчины определила жизнь Казана. Ручей пробегал рядом с этим деревом, пораженным молнией, а дерево пряталось в темном спокойном местечке в лесу в окружении высоких черных сосен, и там даже днем царил сумрак. Ба-Ри много раз подбирался к рубежу этой загадочной части леса и с любопытством вглядывался в нее, и в нем крепло желание пробраться туда.

В день великой битвы желание стало непреодолимым. Мало-помалу Ба-Ри прокрался туда, глаза у него сияли, уши встали торчком, чтобы не пропустить ни единого звука, доносящегося из леса. Сердце забилось быстрее. Мгла вокруг него сгустилась. Он забыл о валежнике, о Казане, о Серой Волчице. Его будоражила жажда приключений. Он еще никогда не слышал таких странных и таких тихих звуков – словно бы легкий частый топот мягких лап и шелест пушистых крыльев, – и они наполняли его трепетным ожиданием. Под ногами не было ни травы, ни листьев, ни цветов, лишь чудесный бурый ковер из мягкой хвои. Он был приятный на ощупь и к тому же такой бархатистый, что Ба-Ри не слышал собственных шагов.

Он отошел от валежника на целых триста ярдов, когда очутился рядом с деревом, на котором было гнездо Ухумисо, и углубился в густые заросли молодого можжевельника. А там, прямо у него на дороге, засело чудовище!

Папаючисо, Молодая Сова, была меньше Ба-Ри раза в три с лишним. Но смотреть на нее было страшно. Ба-Ри увидел перед собой одну голову с глазами. И не распознал в ней живое существо. Казан никогда не приносил домой ничего похожего, и целых полминуты Ба-Ри стоял как вкопанный и только задумчиво разглядывал это диво. Папаючисо не шевелила ни перышком. Но когда Ба-Ри двинулся к ней, робко, по шажку, глаза птицы стали еще больше, а перья на голове встопорщились, будто на ветру. Она была из семьи бойцов, эта маленькая Папаючисо, из семьи, где все были бесстрашными свирепыми убийцами, и эти встопорщенные перья отпугнули бы даже Казана.

Когда между ними осталось всего два шага, щенок и совенок уставились друг на друга. Если бы в тот миг Серая Волчица увидела своего детеныша, она сказала бы Ба-Ри: «У тебя есть ноги! Беги!» А Ухумисо, старая сова, сказала бы Папаючисо: «Глупышка! У тебя есть крылья! Лети!»

Они не сделали ни того ни другого, и битва началась.