Бродяги Севера

А потом настал чудесный день, когда зеленоватые шарики огня, глаза Казана, стали приближаться к нему – понемногу, осторожно. До той поры Серая Волчица не подпускала его. Главный закон ее дикого племени гласил, что молодая мать должна оставаться одна. Низкий горловой рык – и Казан всегда останавливался. Но в тот день она не стала рычать. Рык Серой Волчицы сразу стих, и она глухо заскулила. Нота одиночества, радости, великой тоски. «Теперь можно», – сказала Серая Волчица Казану, и Казан, миг помедлив, чтобы убедиться, что не ошибся, ответил такой же глухой горловой нотой.

Казан подходил к ним очень медленно, словно не знал, что обнаружит, и Ба-Ри теснее прижался к матери. Он услышал, как Казан тяжело улегся на брюхо рядом с Серой Волчицей. Ба-Ри не боялся, его охватило непреодолимое любопытство. Любопытно было и Казану. Он принюхался. Уши его прядали во тьме. Через некоторое время Ба-Ри пошевелился. Оторвался от бока Серой Волчицы – по дюйму зараз. Все мышцы его крошечного тельца напряглись. И снова волчья порода заговорила в ней. Ба-Ри грозила опасность. Губы волчицы раздвинулись, обнажив клыки. Горло затрепетало, но прежняя нота не зазвучала. Из мглы за два шага от нее донеслось тихое щенячье повизгивание и шуршание языка Казана – он облизывал Ба-Ри.

Это было первое большое приключение Ба-Ри, и сердце у волчонка трепетало. Он сделал великое открытие – нашел отца.

Все это произошло на третью неделю жизни Ба-Ри. Ему было всего восемнадцать дней от роду, когда Серая Волчица разрешила Казану познакомиться с сыном. Если бы не слепота Серой Волчицы, не память о том дне на Скале Солнца, когда рысь выцарапала ей глаза, она родила бы Ба-Ри под открытым небом, и ноги у него были бы крепче. Он знал бы и солнце, и луну, и звезды, понимал бы, что такое гром, и даже видел бы, как сверкает в небе молния. Но все обернулось иначе, и ему нечего было делать в этой черной пещере под валежником – только иногда бродить понемножку во тьме и лизать крошечным красным язычком разбросанные вокруг кости. Много раз он оставался один. Он слышал, как мать приходит и уходит, и почти всегда это было в ответ на лай Казана, доносившийся до них, словно далекое эхо. У Ба-Ри никогда не возникало особого желания последовать за ними – до того самого дня, когда его морду погладил большой прохладный язык Казана. За эти восхитительные секунды природа сделала свое дело. Прежде инстинкты Ба-Ри еще дремали. И когда Казан ушел, оставив их одних во тьме, Ба-Ри жалобно заплакал и принялся звать, чтобы он вернулся, так же как он плакал и звал мать, когда она время от времени оставляла его, повинуясь зову друга.

Солнце стояло прямо над лесом, когда через час-другой после визита Казана Серая Волчица ускользнула. Над логовом Ба-Ри громоздилась груда валежника высотой в сорок футов – сквозь переломанные примятые ветки не проникало ни единого луча света. Эта чернота не пугала Ба-Ри – он еще не понимал, в чем смысл света. Первым настоящим ужасом в его жизни должен был стать день, а не ночь. Поэтому он без особых опасений затявкал, чтобы мать подождала его, а потом последовал за ней. Если Серая Волчица и слышала его, то не обратила внимания на его зов, и царапанье ее когтей по сухому дереву быстро затихло вдали.

На этот раз Ба-Ри не остановился перед восьмидюймовым бревном, которое с самого начала служило границей его мира в этом направлении. Он вскарабкался на бревно и перевалился на другую сторону. Там расстилался новый мир, огромный, незнакомый, полный приключений, и Ба-Ри бесстрашно устремился в него.

Первые двадцать ярдов заняли у него много времени. Потом он добрался до бревна, отполированного ногами Серой Волчицы и Казана, и, то и дело останавливаясь, чтобы поплакать и позвать мать, стал продвигаться по нему все дальше и дальше. С каждым шагом его мир любопытным образом менялся. Ба-Ри не знал ничего, кроме тьмы. А теперь его тьма распадалась на удивительные формы и тени. Его вдруг ослепила вспышка наверху – луч солнечного света, – и Ба-Ри до того испугался, что распластался на бревне и с полминуты не шевелился. Потом пополз дальше. Где-то внизу пискнул горностай. Ба-Ри услышал проворный топоток белки и любопытное «вуть-вуть-вуть», совсем не похожее на звуки, которые издавала мать. Ба-Ри сбился с дороги.

Бревно было уже не гладкое и вело его все вверх и вверх в перепутаницу валежника, и с каждым шагом лаз становился все у`же. Ба-Ри заскулил. Его мягкий носик тщетно ловил теплый запах матери. Путешествие оборвалось внезапно: Ба-Ри потерял равновесие и упал. Поняв, что соскальзывает с бревна, он пронзительно взвизгнул – и рухнул вниз. Должно быть, он забрался по валежнику очень высоко, поскольку ему показалось, что он падает с головокружительной высоты. Его маленькое мягкое тельце ударялось о сучья, его швыряло туда-сюда, а когда он наконец шлепнулся на землю, то едва дышал. Но он быстро встал на четыре дрожащие ножки – и заморгал.