Бранкалеоне

Я решил рассказать эту историю, чтобы показать вам, что мир подобен той бегущей реке: он всегда был, всегда и будет полон невзгодами и трудами, а паче всего — для нас, ослов. Посему не следует жаловаться, что бедствия наши бесконечны, но скорее надобно в добром терпении сносить все и держаться, как держались наши предки. Что же до сравнений, которые приводил наш брат, скажу, что они не очень удачны. С овцами, говорит он, лучше обращаются. Кажется так, но на деле иначе: они тоже в величайшей тягости, ибо видят, что шерсть их стригут, молоко выдаивают, детей их отнимают от сосцов, чтобы вести на убой, а их самих обдирают, чтобы из шкур делать разные вещи, потребные людям, ласковым с овцами не для чего иного, как для величайшей пользы, какую они из овец извлекают. О, не будь у них величайшего терпения (какое хотел бы я видеть и во всех ослах), мы, несомненно, слышали бы непрестанные их сетованья и уразумели бы, что с ними обходятся хуже, чем с ослами. И собаки страдают не меньше, ибо их держат и кормят, чтобы они бились с волками и другими дикими зверьми, которые, помимо того, что заставляют их непрестанно бодрствовать, часто подвергают их жизнь величайшей опасности и оставляют на них отметины своих зубов. Но, может, они находятся в такой милости у хозяев, что могут терпеть неудачи без наказания? Нет, конечно: ведь за малейшую ошибку, какую допустят, их припекут палочным боем. О, будь у них возможность жить без этой должности, я уверен, они оставили бы занятие, в котором почитают себя несчастнейшими.

Затем, то, что он говорит об участи свиней, — пустое: не найдешь никого несчастней[125]. Мне пришла та же мысль однажды при виде того, как в доме моего хозяина хорошо обращаются со свиньею. Но когда я увидел, что она, изрядно откормленная тем самым хозяином, что так ее лелеял, была убита с величайшею жестокостью, какую можно вообразить, и изрублена в куски, как самая злосчастная скотина в свете, — считайте, что я переменил мнение, и покинула меня вся зависть, какую я питал к оказываемым ей ласкам.

Далее, что скажем об удовольствиях коней? О, сколь много ошибаются ослы, считая их удачниками, потому что с ними хорошо обращаются и прекрасно убирают такой богатой и разнообразной сбруей. Помню, один из этих зверей кичился подобною суетою и презирал меня, мою худую сбрую и еще худшее со мною обхождение. Но что же? Вскоре он приведен был домой, охромелый и негодный носить всадника, так что хозяин велел его убить и, ободрав, отдать в корысть собакам. Неужели вы не знаете, что кони калечатся на войне или же, состарившись, отданы бывают крестьянам или лодочникам, а те вместо зерна задают им крепкую взбучку? Но много сильнее угнетает их печаль при воспоминании, как их ласкали и как хорошо с ними обращались, ибо нет несчастья горшего, чем пребывать в благополучии, а потом из него низвергнуться[126].

И пусть не говорит мне этот наш брат о свободе диких зверей, ибо эта свобода слишком пагубная и много хуже нашего рабства. Разве вы не видите великие гонения, какие у них учиняет один на другого? Разве не знаете, что звери посильней поедают слабых и что они убивают друг друга? Я бы вдался в слишком длинную речь, если бы затеял рассказ обо всех их несчастьях и мученьях. Довольно того, что они в положении, много худшем нашего, и мы, ослы, ничуть не должны им завидовать.

Посему, заканчивая свои рассуждения, я говорю вам, братья мои любезные, что великим помешательством будет, если мы замыслим жить в сем свете без трудов и удручений. Уверяю вас, мы ввергнемся в величайшую опасность, если захотим молить Юпитера (как вы постановили), чтобы удостоил перевернуть ослиную природу».

Глава XXV. О решении, принятом на совете, и о том, как оно исполнялось

— Речь первого осла воспламенила сердца всех собравшихся в совете, так что все тотчас вспыхнули желанием спешно отправить посольство к Юпитеру, но речь доброго старика, подобно воде, щедро вылитой на небольшой огонь, угасила это желание и так всех расхолодила, что они переменили мнение. Вместо того чтобы заниматься выдвижением или избранием, как было предложено, они переглядывались друг с другом и, бросая косые взгляды, выказывали смущение.

Приметив это, внесший предложение был мало что не убит печалью; он понимал, что ему спутали карты, и намерился, чтобы не опозориться, оставить покамест это дело недоконченным. Посему, поднявшись, он сказал, что вынужден удалиться, оттого что накопившееся дерьмо нестерпимо его прижимает и ему надобно опорожниться, а потому приходится отложить обсуждение до завтрашнего дня, когда он призывает всех собраться вновь, чтобы вынести решение, за или против.