Бородинское поле

Игорь сразу вспоминает погибших в его танке наводчика

и заряжающего. Но мысль его прерывает взрыв снаряда -

совсем рядом. За ним второй, третий, четвертый. Это

стреляют два танка: значит, обнаружили. Игорь решает пока не

отвечать на их огонь.

И вдруг резкий удар и взрыв. Снаряд угодил в мотор.

Резкий запах ударил в нос.

- Горим! - закричал Кирилл.

- Давай выбираться, помоги мне, - скомандовал Игорь.

Через минуту они были уже в кустах. Кирилл не оставлял

Игоря. Опираясь на плечо механика-водителя, Игорь

заковылял на противоположную сторону кустов.

Неожиданно до них донесся гул моторов. Он шел с юго-

востока, характерный гул танков. И чем ближе и сильней

доносился этот гул, тем ярче и четче слышались в нем

знакомые звуки. Они затаились, прислушались. Стрельбы не

было, но моторы гудели и приближались. Теперь уже ясно

было, что танки идут по гряде кустов. Они залегли, притаились

в орешнике, с которого уже падал лист. Игорь вынул из кобуры

пистолет, загнал патрон в патронник. Нет, живым он не дастся,

пусть не рассчитывают. Уже слышен треск сучков и деревцев

под гусеницами. А вон показалась и башня со стволом, а за

башней солдаты. Он смотрит и не верит глазам. Да это ж

тридцатьчетверка. Одна, за ней другая. А на ней - Добрыня

Кавбух.

- Добрыня! - кричит Игорь и, хватаясь за куст, пытается

подняться.

Кирилл подхватывает лейтенанта и не может сдержать

восторга:

- Наши!.. Наши!.. - Но голос пропал, еле слышен.

Танк останавливается прямо возле них, Добрыня

соскакивает на землю первым. Затем открывается люк и

выходит Александр Бурда. Усталое, исхудавшее, заросшее

щетиной, вымазанное соляркой лицо его улыбается.

- Макаров! Жив? - Бурда обнимает Игоря. Он, как всегда,

полон энергии, этот неутомимый крепыш.

- Саша, дорогой, Александр Федорович... - взволнованно

говорит Игорь, не выпуская руки старшего лейтенанта. - Я-то

жив, а вот вас мы уже похоронили, думали - все. И комбриг

уже, говорят, потерял всякую надежду.

- Ну, значит, будем долго жить, - широко улыбаясь,

говорит неунывающий, лихой Бурда.

- Это уж точно, есть такая примета, - подтверждает

Кавбух.

Но лицо Бурды вдруг становится строгим, он смотрит

настороженно вперед, в сторону Мценска. Говорит:

- Надо спешить. Мы ударим им в тыл. - И быстро отдает

распоряжение: - Раненого лейтенанта Макарова - в танк,

остальным бойцам его взвода - на танки, на броню.

И ударили внезапно по немцам с тыла, да так ударили,

что удар их вместе с залпами "катюш" решил исход боя 6

октября 1941 года.

Еще 12 сентября начальник генерального штаба

сухопутных войск генерал-полковник Гальдер записал в своем

дневнике: "Русский танк Т-34 (25 тонн) весьма хорош и

быстроходен. К сожалению, не захвачено ни одного пригодного

образца этого танка". А через тридцать лет Дмитрий

Данилович Лелюшенко, уже генерал армии и дважды Герой

Советского Союза, в своих мемуарах напишет:

"В самый тяжелый момент в тылу наступающих немецких

танков внезапно появились наши тридцатьчетверки и стали в

упор расстреливать фашистские машины. В боевых порядках

врага началось смятение. Откуда это своевременное,

подкрепление? Выручил нас... Александр Бурда. Он со своей

боевой ротой вышел-таки из вражеского тыла, повел машины

прямо на гул сражения и дерзко ударил по боевым порядкам и

штабу 4-й немецкой танковой дивизии. Атака подразделения

Бурды была ошеломляющей. Фашисты, по-видимому, решили,

что их окружают, и стали отступать. Воспользовавшись этим,

части корпуса перешли в контратаку пехотой с фронта,

танками с флангов".

Гудериан в своих "Воспоминаниях солдата", тоже после

войны, записал: "6 октября... южнее Мценска 4-я танковая

дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось

пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой

форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла

значительные потери. Намеченное быстрое наступление на

Тулу пришлось пока отложить".

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В ночь на одиннадцатое октября в районе Можайска

выпал снег на еще убранные зеленью, золотом и багрянцем

леса и рощи, на изумрудные поляны, запорошил

противотанковые рвы, блиндажи и окопы, созданные руками

москвичей, посеребрил сосны и ели. Снег пролежал недолго,

до полудня, когда заголубело очистившееся от туч небо и

солнце как-то легко, безо всяких усилий слизнуло тонкую белую

пелену, от которой на деревьях и траве остался росный след.

А двенадцатого октября в семь часов утра только что

выглянувшее из-за леса солнце бросило на Бородинское поле

щедрую горсть багряных лучей, и все вокруг засверкало,

заискрилось, заиграло несказанным блеском очарования той

неповторимой золотой поры, когда увядающая природа перед