Бородинское поле

проверки готовности полка к бою, после осмотра местности

перед передним краем обороны полка, словом, после всех

первостепенных и наиважнейших дел Глеб Макаров выбрал

часок для себя, для личного, или, как он сам себе объяснял,

для души. Оседлав свою серую в яблоках лошадь, в

сопровождении ординарца, он решил проехать по

Бородинскому полю. Шла третья неделя, как он ушел

формировать артиллерийский полк, и с тех пор даже ни разу

не позвонил в Москву, не справился о жене и дочери. А вдруг. .

Иногда в нем пробуждалась надежда, что они живы, они

найдутся. Вспыхивала и тут же гасла, как спичка на ветру.

Звонить в Москву он мог только Варе - в квартире родителей

не было телефона, - но Варю не застанешь дома, она на

трудфронте, где-то здесь, на Бородинском поле. Он подъезжал

то к одной, то к другой группе работающий женщин,

всматривался в лица в надежде встретить сестру и узнать, нет

ли вестей о жене и дочурке. Вари не было.

Ночь прошла спокойно. На западе, в районе Гжатска,

эхом гремела канонада. Там шли бои.

Утром Макаров и Гоголев сделали еще одну попытку

связаться с командованием. На Бородинском поле было

оживленнее вчерашнего. Кроме рабочих, занятых на

строительстве оборонительных сооружений, появились

пехотинцы, артиллеристы, связисты, минеры - занимали окопы

и блиндажи.

Макаров и Гоголев ехали по разбитой дороге,

запорошенной медными пятаками свежеопавших листьев и

окаймленной старыми раскудрявыми березами, совсем не

похожими на своих младших сестер, дочерей и внучек,

стройных и гладкостволых, обитающих в густых рощах. Эти

пышные, косматые, с растрепанными золотыми кудрями, в

большинстве почему-то двустволые, одетые в узловатую,

грубую бересту. Ехали в надежде найти штаб пятой армии и

представиться начальству. Ехали рядышком, стремя в стремя;

сзади на почтительной дистанции покачивались в седлах их

ординарцы - худенький белобрысый трусоватый Чумаев и

бесшабашный увалень Акулов. Молчали. Гоголев знал, что

Макарова беспокоит судьба жены и дочери. И он всегда

старался отвлечь командира от тягостных дум. Макаров

понимал его. Он искренне уважал своего комиссара, который

отличался благородством и внутренней чистотой.

- Вон в том доме, - сказал Гоголев, кивнув на белое

здание, ярко выделявшееся на фоне красной громады

монастыря, - Лев Толстой писал "Войну и мир".

- А там, на флешах, был смертельно ранен Багратион, -

сообщил Глеб, щурясь от встречных лучей, осветивших его

спокойный, чистый лоб. Он сделал значительную паузу, потом

неожиданно и серьезно: - Послушай, Александр

Владимирович, вот ты вчера сказал, что отсюда мы не уйдем,

с Бородинского поля. Я с тобой согласен - уходить нам нельзя,

будем стоять насмерть. А если они, фашисты, пройдут по

нашим трупам? Что тогда?..

- Тогда? - Топкое лицо Гоголева, освещенное солнцем,

озарилось, и Макаров заметил необычайный блеск его глаз. -

Тогда фашистов остановят те, кто там, за нами, ближе к

Москве, у Можайска, за Можайском. Но остановят. Вся страна,

весь народ на ногах - вон посмотри.

Гоголев кивнул на группу женщин, роющих блиндаж

недалеко от дороги. Глебу показалось, что среди них Варя, и

он направил туда лошадь, подъехали, поздоровались. Нет, он

обознался, то была не Варя. На всякий случай спросил:

- Откуда вы?

- Москвичи, - ответила молодая, бойкая.

- А конкретно какая организация? Или учреждение.

- Разные тут: "Трехгорка", "Серп и Молот", артисты. А вам

кого надо?

Глеб ответил тихой дружеской улыбкой и тронул лошадь.

Навстречу по дороге на Шевардино от Семеновского шла

стрелковая рота. Глеб подозвал командира, спросил:

- Какой армии?

- Тридцать второй стрелковой дивизии, - ответил старший

лейтенант с какой-то подчеркнутой гордостью.

- А штаб пятой армии не знаете где? - спросил Гоголев.

Лейтенант взглянул подозрительно на комиссара, пожал

плечами и собрался уходить. Но все же сказал:

- Спросите у комдива полковника Полосухина. Он сейчас

там, на батарее Раевского.

Командир и комиссар молча переглянулись. Потом,

погодя немного, Гоголев сказал:

- Послушай, Глеб Трофимович, ты чувствуешь, как это

звучит: "На батарее Раевского"!.. А мы с тобой едем с

Шевардинского редута мимо флешей Багратиона. И здесь

будет бой. Смертный бой. Может, завтра. За Москву, за

Отечество! И если наши предки, стоя здесь насмерть,

говорили: "За Россию!..", то мы с тобой говорим: "За Советскую

Родину. ." - Чистый голос не выдавал волнения. Он умел

придавать своим словам весомость и значительность.

- Да, комиссар, едем на батарею Раевского.

Прибывшая с Дальнего Востока 32-я стрелковая дивизия