Болтун

Оказалось, что Дарл действительно здесь уже не в первый раз. Он попал в дурдом почти сразу после своего восемнадцатилетия, как и многие ребята из приюта, не привыкшие работать и не имеющие никого, кто мог бы им помочь. В первый раз он был здесь по глупости, попытался ограбить какого-то принцепса, однако смог сыграть обманутого мальчика, которого просто втянули в плохую компанию. Мы с Дарлом разминулись всего на несколько месяцев. Он вышел из дурдома с отличными рекомендациями, что бывало редко. И хотя не все пациенты и санитары были согласны с его характеристиками, госпожу Хенхенет и даже кое-кого из принцепсов, он совершенно очаровал. Еще и двух лет не прошло, как Дарла выпустили, и никто из тех, кто был за это ответственен, не думал, что он однажды появится здесь снова.

Однако Дарл вернулся и вел себя вдобавок так нагло, что все причастные к его освобождению устыдились. Мы с ним не сразу смогли полноценно поговорить. Первые несколько дней Дарл был занят только тем, чтобы на кусочки разбить образ, который здесь от него остался.

Минни говорила с затаенным злорадством, что прекрасно знала, каков Дарл с самого начала. Я уже не злился на нее, полностью уверенный в том, что она ничего не понимает.

В конце концов, когда Дарл несколько успокоился, я пришел к нему в палату. Дарл сидел на подоконнике и курил. Его соседа в комнате не было, и я догадывался, почему. Воспоминания о приюте в моей голове уже затерлись, однако жива была странная тревога, которую я испытывал, пытаясь заснуть в комнате, где был Дарл, когда мы еще не стали друзьями.

Дарл подвинулся, постучал рукой по месту рядом с собой. Некоторое время мы сидели рядом и курили. Наконец, я спросил его обо всем, и Дарл кое-что рассказал. Он, в общем-то, сам признался, пришел с повинной, так сказать, и едва не расплакался, рассказывая о том, что не может себя контролировать.

Дарлу нужно было попасть в дурдом, потому что у него были какие-то проблемы с серьезными людьми снаружи. Нужно было спрятаться, переждать, и он выбрал дурдом, справедливо полагая, что достать его отсюда будет сложно. Из этого рассказа я сделал вывод, что связался он не с варварами, Дарл не подтвердил этого, но и не опроверг в своей обычной манере.

Оказалось, он снимался в порнофильмах для очень богатых и очень извращенных людей. Теперь, сопоставив наши с тобой истории, Октавия, я почти уверен, что заказывать нечто подобное могли разве что принцепсы, идущие Путем Зверя. Они писали сценарий, присылали его Дарлу и его кинокомпании, и если кто-то в сценарии должен был умереть, он умирал. А если кто-то должен был быть покалечен, это тоже случалось по-настоящему.

Дарл так и не сказал, придумал он это или нет, но мне казалось, что идея в его стиле. Он говорил очень спокойно, а я спросил:

— И каким образом ты все еще не в отделении для буйных?

Он улыбнулся самой обаятельной улыбкой — в его аристократичном лице было нечто мальчишеское, контрастировавшее с его манерой поведения.

— А я никого не убивал.

Тогда я засмеялся. Весь наш разговор показался мне таким абсурдным, что оставалось только захохотать. Я почувствовал себя на сцене или под прицелом камеры, как часто бывало с Дарлом, и во мне самом появилось нечто броское, неестественное.

— Чего смеешься? — спросил Дарл серьезно. — Вообще-то люди погибли.

От неожиданности я замолчал, а Дарл продолжил легко и очаровательно:

— В общем, я решил здесь переждать. Отличное место: и кормят бесплатно, и койка есть. Курорт почти.

У него была эта вызывавшая жалость и восхищение приютская манера к казенным заведениям относиться с легкостью и цинизмом, как к инструментам, которые ему принадлежат.

— И что ты планируешь делать? — спросил я. Дарл потянулся, и я услышал, как внутри него хрустят кости. Это был один из немногих моментов, связанных с ним, казавшийся мне реальным, обычным, человеческим.

— Я планирую хорошенько отдохнуть.

Так, родные и близкие, Дарл вернулся в мою жизнь, и все в ней перевернул. Он говорил, что врачи нам лгут, на самом деле ни один из них не знает, как сделать нам легче, и рассчитывать можно только на себя.

Хотя я не верил ему, мои разговоры с Минни, словно бы сами собой, стали чуть менее откровенными. В моем случае этого было достаточно, чтобы не расстаться с иллюзией, без которой я не мог обойтись.

Дарл рассчитывал только на себя. Он действительно отдыхал здесь, словно попал в санаторий. Не нарушал расписание, не подвергался санкциям, вел себя предельно осторожно, но лепил такую чушь в беседах с госпожой Хенхенет, что та никак не желала поверить в то, что перед ней тот самый Дарл, приказ об освобождении которого она подписала лично.

Думаю, он влиял на меня, но я не замечал этого. В то время я считал себя всемогущим. По-настоящему. Иногда я предавался бесплотным фантазиям о том, как могу проникнуть в мысли любого здесь и слепить из них то, что хочу.