Болтун

Еще месяц от Дарла не было слышно ничего о побеге, но я потихоньку готовил к этой мысли Риккерта. Он соглашался со мной, и, мне казалось, даже вдохновился перспективой покинуть дурдом. А однажды ночью вдруг разбудил меня (да, это были неспокойные ночи, друзья) и сказал:

— Ты знаешь, я не могу. Я думаю, мне здесь лучше. Здесь меня точно разубедят, когда я буду уверен в том, что я сделал нечто ужасное. Здесь я в безопасности.

Он сидел на моей кровати, и его нервные руки хватались друг за друга, словно принадлежали разным людям, один из которых хочет помочь другому.

— Ты ведь сам говорил мне, Бертхольд, что настоящая жизнь не там, она — везде.

Я прекрасно помнил, как говорил ему об этом, как утешал его, когда он переживал, как рассказывал свои мысли о том, что не бывает какой-то не такой жизни, и что всюду можно быть счастливым.

— Но разве ты не хотел бы что-нибудь изменить? — спросил я.

Он покачал головой. И какой это был важный урок, мои дорогие друзья. Риккерт показал мне, что нельзя заставлять людей делать то, что по твоему мнению будет лучше для них. Он показал мне, что нам может быть не по пути. И что это нормально.

Я посмотрел на звезды, заглядывавшие в окно. Глаза моего бога с любопытством смотрели на меня, он ждал, что я решу.

И я решил.

— Я думаю, ты сам знаешь, как поступить. Но ты мог бы помочь нам? Только это может быть опасно. Последствия, к примеру, способны отравить кусок твоей жизни здесь.

Мне хотелось быть честным с ним, сказать то, чего не сказал бы Дарл. Риккерт с готовностью закивал. Ему нравилась идея помочь мне, сделать нечто хорошее для меня, потому что мы были друзьями.

Я сказал:

— Ты отвлечешь всех. Изобрази приступ или что-то вроде. Сможешь сделать нечто очень шумное, театральное?

— Я начну готовиться! — зашептал он. Глаза его загорелись, и я подумал, что он не был таким счастливым, когда я предлагал ему сбежать. Когда Дарл узнал о нашем разговоре, он сказал:

— Надо же, бывает сделаешь доброе дело, а польза от этого только тебе. Не жалею, что с тобой не спорил.

Еще пару дней он не заводил никаких разговоров о побеге, а потом вдруг спросил, не потерял ли я его отвертку.

— Не потерял, — ответил я.

— Тогда подкрути решетку. Действовать надо будет быстро. Все должно быть готово заранее.

И тогда я понял, что Дарл, если нечто пойдет не так, просто свалит все на меня — моя комната, решетка и отвертка.

— Знаешь, я не вроде твоего мальчика на побегушках.

— Конечно, нет. Мальчики на побегушках ничего не понимают, а ты все знаешь, Бертхольд, вот и думай.

Странное дело, сейчас я удивляюсь, что никогда не ненавидел его. Наверное, я восхищался им, но кроме того мне хотелось и ему помочь. Показать, что я могу быть другом, который понимает Дарла и принимает его такого, какой он есть.

Не уверен, что у меня это получилось. Словом, мы договорились, что все случится завтра. Дарл должен был явиться в час ночи, он сказал, что достанет ключи от машины госпожи Хенхенет. По средам она оставалась у нас, проводила ночные сеансы.

Я предупредил Риккерта, и он сказал, что все подготовил. Вид у него был такой, словно он готовится представить мне свое произведение искусства. Я сказал:

— Уверен, это будет невероятно.

В ту ночь я открутил гайки решетки, но не вытащил их. Весь день я надеялся, что никто не заметит подвоха. Гайки оставалось только вытянуть, а решетку сбросить. Это произведет много шума, я понимал, но мы ведь собирались угонять машину госпожи Хенхенет.

Я провел весь день в страхе и в ожидании праздника. Мне хотелось смеяться, потому что я был за шаг от поражения всякий раз, когда кто-то входил в мою комнату, но мне везло. Я хотел выбраться всем сердцем, и я знал, что смогу.

Я был словно ребенок, который ждет Дня Избавления, подарков и веселья, им обещанных, но боится, что этот день не наступит, не взойдет солнце или еще нечто подобное приключится.

Мир был шаток, как никогда, и я балансировал на грани, уверенный в том, что лишь от моей убежденности в успехе зависит удача.

Минни зашла ко мне перед отбоем. Она села на край моей кровати, совсем рядом с окном, и я представил, что будет, если в этот момент решетка сорвется и с грохотом полетит вниз. Я представил это настолько подробно, от испуга Минни до лязга металла, достигшего асфальта, что мне на секунду показалось, будто все уже случилось.

Она сказала:

— Знаешь, я все же уверена, что ты справишься.

— Я никогда в этом не сомневался.

Она обняла меня, и мне отчего-то стало на пару секунд так грустно. Словно в праздничном моем торте обнаружилось вдруг горькое лекарство. Мне показалось, что она нечто подозревает. Что ничего не заметила в комнате, но заметила во мне.

Она была теплой и нежной. И я подумал, что нужно поцеловать ее. Еще я подумал, что мне двадцать пять, и это будет мой первый поцелуй. Все как-то времени не было.

Но и сейчас подходящего момента не случилось — Минни быстро отстранилась. Она потуже перетянула свой высокий хвост и пожелала мне доброй ночи.

Ту ночь можно было назвать по-всякому, но вряд ли так.

За минуту до назначенного мной времени, Риккерт сказал: