Болтун

— Ты на треть нормален. Один глаз нашего бога смотрит на тебя, Бертхольд. Такое случается редко. Я не родилась под этим взглядом, но я куда сохраннее тебя, как думаешь, почему?

— Потому что ты работаешь над собой, разумеется. Но я тоже работаю. Я прочел столько книг, я мог бы заниматься тем же, чем и ты. Мы станем коллегами, Минни, представляешь?

Она покачала головой.

— Не станем. Суть твоих звезд не в том, Бертхольд, что ты непременно нормален. Она в том, что у тебя есть выбор. И пока что ты выбираешь не то, чего сам от себя ожидаешь.

Минни меня удивила. Я был абсолютно уверен в том, что хочу стать выдающимся человеком, оправдать оказанное мне богом доверие. Что я должен это сделать. Минни, как это бывало с ней довольно часто, устремила на меня проницательный взгляд, как будто я был книгой, которую она уже читала.

— Ты никому ничего не должен, Бертхольд. Любой выбор, в сути своей, правилен, потому что только ты можешь распоряжаться своей жизнью. Однако в твоем случае твои желания расходятся с тем, что ты выбираешь. Ты хочешь выйти отсюда, но выбираешь быть сумасшедшим. Ты на грани, Бертхольд. Тебя не отличить от других здесь.

— Отлично, а теперь доставай свой кнут.

— Это не смешно. Ты можешь отшучиваться сколь угодно долго, можешь не слушать меня, но я знаю одно — если ты не изменишься, ты проведешь здесь всю жизнь.

Внутри у меня было до странного пусто. Я разозлился, но злость эта не имела выхода, я не хотел ни кричать, ни уйти. Бывает такое ощущение, когда ты долго идешь в поисках чего-то, а затем оказывается, что дорога вела тебя в тупик. Ничего страшного, можно повернуть назад. Но обидная пустота в груди ни с чем не сравнится. Злиться, в общем-то, не на кого, и есть куда идти, однако в грудной клетке, словно рыбка, выброшенная на берег, бьет хвостом жалкая обида.

Глупые рыбки, подумал я безо всякой связи со сказанным Минни. За окном покрылось рябью, как только тронутое ветром море, небо. Я сосредоточился на нем, чтобы его успокоить.

— Посмотри на меня, Бертхольд, — попросила Минни. Голос ее стал нежнее, и я с готовностью на него откликнулся.

— Я очень много думаю о тебе. Мне важно помочь тебе. Ты — загадка. Я думала, как же так получилось, что ты создаешь себе столько проблем. Твои звезды ничего не говорят о саморазрушении. С Устойчивостью все понятно. Это твоя бредовая фабула, и она объяснима. У тебя есть параноидные тенденции, но все они не настолько интенсивны, чтобы связать их с твоей второй звездой, Страхом. Вместо того, чтобы стараться выбраться, ты создаешь вокруг себя психотические ямы и водовороты, но ты не боишься. Ты не боишься даже провести жизнь здесь, Бертхольд. Когда я увидела твои звезды, я подумала, ты будешь пугливым, но с тобой будет легко работать — Один глаз бога даст мне возможность вместе с тобой смотреть на все это со стороны, оценивать критически. Но так не случилось. Оказалось, что ты так же дезорганизован и внутренне хрупок, как все мы.

— У тебя просто были завышенные ожидания, — сказал я. Минни покачала головой.

— Нет. Я прежде не видела людей, родившихся под Одной звездой, но быть на треть нормальным — это значит хоть чем-нибудь отличаться от сумасшедшего.

— Разговор у нас с тобой сегодня не клеится.

Я встал, а она, затушив сигарету, сказала:

— Нет, слушай меня, Бертхольд.

И я остался стоять, отчасти из любопытства, отчасти из желания причинить себе боль, отчасти в надежде на излечение. Я закурил новую сигарету, делая вид, будто мне все равно, что она скажет. Да уж, я не был самым сотрудничающим пациентом на свете. Впрочем, Дитер пытался воткнуть своему врачу в руку карандаш, так что на меня было кому равняться.

— Все дело в Страхе, Бертхольд. В твоем случае он не проявляется через фобии или параноидные проявления, ты не боишься, что другие люди причинят тебе зло, ты не боишься темноты, не боишься монстров из своего подсознания, не боишься даже смерти. Но ты ужасно испуган, Бертхольд.

— Если ты хотела выдержать интригу, у тебя все получилось, возьми свой большой, острый нож, как бы это ни звучало с точки зрения моего бессознательного, и донеси до меня правду.

— Я не хочу делать тебе больно. Но я буду, потому что это нужно тебе самому куда больше, чем мне. Ты маленький мальчик, Бертхольд, который больше всего на свете боится, что он не всемогущ. Потому что тогда мир его раздавит.

Я смотрел на нее в ожидании, но она замолчала.

— И это все, Минни? Больше ничего не хочешь мне сказать? Это и есть та чудовищная правда, которая раздавит мое Эго?

— Это она и есть, — сказала Минни. — Но я надеюсь, что она поможет тебе. Ты боишься, Бертхольд, что мир чудовищно сложен, противоречив и огромен. Море бед, о котором ты говорил, унесет тебя, и ты ничего не сможешь сделать ни для себя, ни для других. Ты боишься, что ты просто один из множества крохотных людей, до которых нет дела лесным пожарам, времени, политическим институтам и даже нашему собственному богу.

— Люди не крохотные, Минни. Люди могут все.