Болтун

Я ожидал, что их будет больше. «Кукушкины дети» успели создать вокруг себя много шума, и все были убеждены, что это целая банда. Однако за столом сидели двое. Они были то ли юны, то ли моложавы, а еще очень похожи. Оба светловолосые, с рассыпанными по носам веснушками и серыми, большими глазами. Мужчина был субтильный, стильно одетый. У него был яркий пиджак с платком, торчавшим из нагрудного кармана самым красивым образом, весь облик его, от макушки до кончиков ботинок с квадратными, блестящими носами, говорил об изяществе и умении себя подать. На женщине были военные штаны, берцы и простая черная майка, открывавшая полоску кожи на животе.

Они ели и пили с удовольствием, перед ними стоял графин с прозрачной, резко пахнущей жидкостью, он был наполовину пуст. А кроме того, они не сразу нас заметили.

— Здравствуйте! — сказал я.

Оба встрепенулись совершенно одинаковым образом. Мужчина расплылся в довольной, пьяной улыбке, женщина помахала нам рукой.

— Привет! Дарл, это твои амбициозные знакомые, так? Я уже и забыла, о чем мы говорили!

Она засмеялась, щеки у нее раскраснелись. Эта женщина обладала небрежным обаянием, и глаза ее показались мне очень добрыми.

— Садитесь за стол, — пригласил мужчина. Его голос был очень спокойным, уверенным, а ее — искрился, как игристое вино. Они дополняли друг друга, как две части пазла.

Мне хотелось поправить женщину и сказать, что мы друзья Дарла, однако я не решился.

— Мальчик или девочка? — спросила женщина, заметив положение Дейрдре. Она покачала головой.

— Не люблю узнавать заранее.

— О, понимаю. Любишь сюрпризы!

Как только мы сели за стол, мужчина протянул мне руку.

— Драгомир, — сказал он.

— Горица, — добавила женщина. Рукопожатия у обоих оказались крепкие.

— Бертхольд. Это Дейрдре.

— Я припоминаю, что у тебя было за дело, — сказала Горица. Но прежде, чем я успел ответить, Драгомир налил мне выпить.

— Без этого никак, — сказал он. — Я не готов обсуждать такие вещи на трезвую голову.

Он, однако, не был трезв.

— Не боишься пообещать чего-нибудь не того? — спросил я.

Они засмеялись. Мы легко перешли на «ты», и от этого я как-то сразу перестал нервничать.

— Так ведь только интереснее, — сказала Горица. Напиток оказался почти безвкусным, в нем была только горечь, и он быстро пьянил.

— Узнаю варварские глаза, — сказала Горица. — Всегда любила ваши красноватые пятна под веками.

Я впервые по-настоящему понял, что мои глаза могут казаться кому-то воспаленными. Я жил в Бедламе, и, кроме Дейрдре, не был близок ни с кем, кто не имел этой внешней отметины, данной нашим богом.

— Нравится у нас? — спросил Драгомир. И я с готовностью ответил, что нравится, хотя Дакия и очень отличается от моей родины. Я рассказал о своих впечатлениях, и они послушали меня с интересом. Некоторое время мы говорили о разных, никак не касавшихся нашего дела, вещах. Дейрдре это явно раздражало, Дарл же большей частью пил, он любил скорее послушать. А я получал удовольствие от разговора. Горица и Драгомир нравились мне все больше. Это были красивые, сильные, самоуверенные люди. Они не столько восхищали, сколько производили здоровое впечатление.

Я о них кое-что узнал: они были двойняшки, отец их погиб на войне, и мать, святая женщина, тащила их сквозь жизнь, так что они пообещали сделать ее богатой и слово свое сдержали.

Почти не заметив как, я рассказал кое-что и о себе. Они проявляли интерес ко мне и к себе самим, и разговор шел самым приятным образом. Я пьянел все сильнее и пил все больше. Вскоре даже сумел закусывать, потому как волнение улетучилось. Мы незаметным образом перешли к вопросам государственности, права, религии, общества, литературы. Дейрдре со скепсисом смотрела на то, как разливалась наша пьяная эрудиция. Это наводнение было остановлено совершенно внезапно.

Как раз когда я говорил о том, что единственное, чему мы учимся на земле — это любовь, а актуальное искусство ушло из романов (не знаю, каким образом я соединил две эти темы), Горица вдруг поймала меня за запястье, у нее был пьяный, пристальный взгляд:

— Так расскажи, с чем ты пришел?

— Я чуть об этом не забыл, — засмеялся я.

Меня вдруг удивило, что мы все говорим на латыни, однако акцент Горицы и Драгомира был рубленным, ярким, наделял латынь еще большей четкостью, мой же коверкал звуки оттяжкой и гнусавил.

Дейрдре смотрела на меня самым убийственным образом. Мне кажется, она была уверена, что у меня ничего не выйдет. Драгомир откинулся на стуле, достал сигару и подкурил ее с пижонской ловкостью. За окном были звезды и далекие огни не засыпающего рынка. Я нашел свое созвездие и улыбнулся ему.

— Я предлагаю вам дело не совсем в вашем стиле, — сказал я. — Но мне кажется, оно вас заинтересует.