Бои местного значения

— Приезжай. Мы с тобою вдвоем погуляем по городу, когда наступят белые ночи. Помечтаем вместе. Я люблю людей, которые мечтают, у которых в душе — свет, которые могут заглядывать вперед. Такие люди всегда сильнее. Они умеют даже в серой непроглядной будничности найти изюминку и от души порадоваться ей. Другие даже на гору изюма могут смотреть хмуро, и солнце им, кажется, не светит, а только заглядывает, как в нашу баню, в стене которой, в бревне, было выпилено отверстие размером с ученическую тетрадку и заставлено закопченным стеклом. Сквозь него в баню и пробивался дневной свет.

На четвертый день подали эшелон. Нам выделили отдельную теплушку с нарами.

18

Старый паровоз, надрываясь на подъемах, тащил длинную вереницу скрипучих вагонов, в которых мы ехали уже третий день в тыл. Точно никто не знал нашего конечного пункта. Поговаривали, что будем выгружаться где-то под Рязанью. Другие уверяли — дальше Москвы никуда не поедем. Эшелон остановился на окружной железной дороге. Рядом была Москва. У всех появилось желание побывать в столице, но последовало распоряжение из штаба полка: далеко не отлучаться. Устанавливалось дежурство, вводились все положения устава внутренней службы, эшелон загнали в тупик. Это означало, что придется стоять не один день на железнодорожных путях, примыкавших прямо к ближнему рабочему поселку. Чуть осмотревшись, однополчане потянулись в этот поселок, рассматривая с интересом мирную жизнь людей. После болот и лесов Приильменья особенно остро чувствовалась вдруг наступившая перемена. Фронтовики наслаждались тишиной, негромкой перекличкой паровозов, скрипом и лязгом сцепки — приметами напряженной будничной жизни.

Пригревало мартовское солнышко. В теплых полушубках уже становилось жарко. В поселке на нас не обращали внимания, а в столице, как мы полагали, в таком виде сразу же задержат дежурные патрули и доставят в комендатуру.

— Мы фронтовики, нам некогда чистить пуговицы. Да и пуговицы у нас зеленые. Мундиров нет. Гимнастерка «хабэ», полушубок и валенки — весь наш наряд, — рассуждал капитан Новиков в кругу офицеров у вагона. — Так что забирать нашего брата в комендатуру не за что.

— Фронтовики, товарищ капитан, — находка для патруля. Это классический тип нарушителя, которого ищет днем и ночью патруль. Как только вы ступите своим растоптанным валенком на столичную улицу в отсыревшем полушубке, с такими вот фигурными погонами, вы сразу же попадете на «губу». Там нюх на фронтовиков, — шутливо предупреждал Леонид.

— Что это за патруль, который за дежурство не задержит ни одного служивого, — поддержал Леонида капитан Богданов. — Надо службу знать, братцы, и входить в положение комендатуры.

После этих разговоров мало кто решался отдаляться за семафор. Сам Новиков выжидал, однако, первой возможности для такой поездки. Ему очень хотелось посетить свою корреспондентку-москвичку, с которой он переписывался больше года. Она частенько присылала Новикову вышитые мелкими цветочками носовые платочки в конвертах.

— Нет, вы только подумайте, — волновался Новиков, — быть в Москве и не навестить Надежду Владимировну…

— Товарищ капитан, не разжигайте страстей, иначе мы все разбежимся по окрестностям и вам, как старшему вагона, не собрать нас за целый год, — шутил Леонид.

— Я давно был бы уже, извините, в условленном месте, — заметил Богданов. — Насколько я понимаю, дело здесь не в полушубке. Чего-то не хватает товарищу капитану…

Намек все поняли и зашумели.

— А кто вчера сгущенное молоко у всех клянчил? Может, поделишься, служивый, опытом? — наступал Новиков на Богданова под общий смех собравшихся у вагона.

— Товарищи, я ж не для себя. Меня Боровский просил.

— А Боровскому зачем?

— Это вы его спросите!

— Я обойдусь и без сгущенного молока. Но появиться в таком виде перед Надеждой Владимировной… Ни за что!

Все наперебой стали уверять Новикова в том, что он не прав, что ничего страшного в его одеянии нет. Сам же он только что оправдывал фронтовиков, но капитан стоял на своем:

— В таком виде не могу… Нет и нет.

Разговор у вагона затянулся надолго. Леонид кивнул мне, мы пролезли через дыру в кирпичном заборе и оказались в поселке. Давно нам не приходилось ходить по тихим безлюдным улицам, на которых лежал почерневший снег. Притихший поселок у железной дороги день и ночь встречал и провожал воинские эшелоны, спешившие на фронт, и не мы первые и не последние прогуливались на его пустынных, казалось, заброшенных улицах, с узкими тропками к каждой калитке.

Я знал, что у Леонида в Москве живет сестра, работает врачом в поликлинике и что он собирался ее навестить. Он ломал себе голову над тем, как долго эшелон простоит в тупике.

— Предупредим Новикова, попросим старшину, а вечером вернемся… — уговаривал меня Леонид поехать с ним. В обед капитан разрешил поездку, и во второй половине дня мы уже ехали в город на попутной машине. Расспросили у шофера, как лучше добраться до поликлиники, минуя центральные улицы.