Бои местного значения

Долго совещались с Петром, как и что написать матери. Решили отложить. Пусть сначала немного свыкнется с тем, что от него не будет писем, что о нем ничего не слышно. Нам казалось, что надо подготовить ее. Может быть, ей так легче будет перенести страшное горе. Месяца через три мы послали письмо.

6

На нашем участке постепенно утихали кровопролитные бои. Впервые наши войска окружили целую армию гитлеровцев. Командование поставило задачу — уничтожить попавшие в мешок войска противника, расширить коридор, который отделял окруженных от основного фронта. Наш полк принимал участие в выполнении этого приказа. Уже не раз батальоны пытались овладеть селом на пути к Старой Руссе, но успеха не имели. Застопорилось продвижение и наших соседей. Сказывались большие потери, усталость, не хватало боеприпасов, танков, все еще слабым оставалось прикрытие с воздуха. Велики были трудности в войсках, но передний край стабилизировался, трудности преодолевались непоколебимой уверенностью в разгроме оккупантов.

По ночам держались еще лютые морозы, а днем солнышко подтачивало снег на дорогах. Уже не за горами была весна, хотя ее приближение мало кто замечал. У всех на языке оставались Старая Русса и Демянск, а не весна. До них рукой было подать, как утверждал седой старикашка, живший по соседству с нашей мастерской в приспособленном для жилья тесовом сарае с одним крохотным окошком. Он был местным жителем, не раз ходившим, пешком в Старую Руссу и Демянск. Старичок, как домовой, появлялся только поздно вечером, когда сгущались сумерки и над головами стихал гул транспортных немецких самолетов, доставлявших почти безнаказанно грузы своей окруженной армии. Старуха совсем не показывалась, а внучка — худенькая девочка, как нам показалось, — иногда стояла у двери сарая, закутанная в старинный бабкин платок. От деда мы знали, что в сарае он вырыл глубокий подвал, куда забивалось все семейство во время обстрелов и бомбежек. Заходить к деду и бабке мы всячески избегали. Причиной этому было то, что у них остановился наш начальник Сушко, которому недавно присвоили звание капитана.

С наступлением затишья дед стал чаще выходить к нам из своего жилья — покурить. Мы ему отдавали махорку и снабжали бумагой. Каждый раз он интересовался у нас положением на фронте, а мы его расспрашивали об окружавшей нас местности, ближайших городах и деревнях и по его рассказам составляли представление о нашем положении, о ширине коридора, разделившего немцев.

— Уезжайте отсюда, пока не поздно, — советовал я настойчиво деду.

— Куда?

— Как — куда? В тыл.

— Зима. Старуха плоха. Кто нас там ждет?..

— Ну кто-нибудь там есть?

— Есть в Ленинграде. Так оттуда к нам внучка приехала. Еле выбралась.

Однажды Петр осмелился и заговорил с внучкой. После того минутного разговора он прибежал в мастерскую в таком настроении, с каким жители севера встречают появление солнца после долгой полярной ночи, и выпалил, что познакомился с Капой.

— С какой Капой? — удивился я.

— С внучкой деда. Зовут ее Капой, — еще не отдышавшись, взволнованно проговорил Петр. — Она — студентка. Окончила два курса медицинского. Родители в Ленинграде.

— Да-а? — удивился я. — А на вид совсем девчонка!

Петр не упускал возможности перекинуться с ней хоть несколькими словами. Сожалел, что появлялась она только на миг, как луна в прогалинах между плывущими облаками. После каждой встречи Петр без конца рассказывал мне о том, что́ она сказала, ка́к сказала, ка́к посмотрела, и о многих других подробностях. Он явно был неравнодушен к ней. Как-то Капа оказалась около мастерской с ведром воды. Дед заболел и уж несколько дней не выходил. Петр уговорил ее поставить ведро и сразу завел философский разговор о дружбе и любви. Рассуждения Петра рассмешили ее. Капа залилась так, что капитан Сушко вышел из сарая посмотреть на них. Начальник объявил Петру замечание за то, что, будучи на посту, занимается посторонними разговорами, взял ведро и увел Капу с собой.

Петр стоял передо мной в растерянности. Я не придал особого значения всему этому и спросил!

— Что случилось?

— Ничего.

— А отчего она так смеялась?

— Не знаю. Я ей рассказывал о «Бедной Лизе» Карамзина…

— Лучшего ничего не придумал?

— А что?

— Ты бы еще о Ярославне вспомнил, как она плакала на городской стене…

Петр злился, возмущался тем, что все так глупо получилось — Сушко сделал ему, как мальчишке, замечание в присутствии Капы. В нашем представлении он был стар, хотя ему было лет тридцать пять, и его ухаживание за Капой вызывало у нас недоумение.

— Ты слышал, как он со мной говорил? — спрашивал меня Петр. — Сквозь зубы! Как будто у него во рту была кислая лесная груша. Как она может с ним разговаривать? — удивлялся Петр. — И еще улыбается ему…

— Может, он ей нравится.

— Он?.. Да ты что?..