Бои местного значения

Вопрос и ответ ставили все на свое место. Теперь они надолго засели в сознании и служили как лучшее успокоительное средство.

5

К вечеру, когда бой постепенно утих, в полку подсчитывали потери и оставшиеся боеприпасы. В роты и на батареи, поближе к окопам, подтягивались походные кухни. Только сейчас, в темноте, люди начинали вспоминать о еде. Завтрак тоже был в темноте, перед рассветом, но с едой еще можно было потерпеть, а отсутствие боеприпасов терпеть нельзя. Завтрашний день, судя по всему, обещал быть жарким, и к нему всем надо было готовиться. Об этом я и размышлял в темноте мартовского вечера в лесу, на КП полка.

Весь долгий день мне пришлось бегать в батальоны и на батареи, чтобы убедиться в невозможности исправить разбитые пулеметы и минометы и одновременно доставлять оружие и боеприпасы. И я не замечал усталости. Но как только напряженность спала, руки опустились, и сразу почувствовались на какое-то время опустошенность, безразличие ко всему происходящему вокруг. В расположении КП и рядом разрывались мины, но каким-то чудом они не залетали в землянки, где размещались люди. И меня почему-то щадили разлетавшиеся во все стороны осколки.

Пропотевшая за день гимнастерка прилипала к спине и теперь, остынув, неприятно холодила ее. Уже около часа я сидел на поваленном дереве у землянки штаба полка и поджидал своего начальника Сушко, который долго не выходил, и мне казалось, что он просто забыл про меня.

— Гаевой, зайди, — услышал я наконец из открытой двери.

В землянке было накурено и холодно. Под жердевым полом хлюпала вода. Начальник штаба полка сидел на скамейке, поджав под себя ноги.

— Возвращайтесь в тыл, возьмите полуторку и поезжайте за снарядами на дивизионный склад. К утру снаряды должны быть на батарее.

Сушко говорил тоном приказа в присутствии начальника штаба, который слушал чей-то доклад по телефону.

— Я поеду, товарищ старший лейтенант, но снарядов может не быть, мы все их уже выбрали.

— Знаю. Без снарядов не приезжайте.

Мне ничего не оставалось, как послушно откозырять и направиться к порогу.

— Ты сам позвони в дивизию и попроси, — вмешался начальник штаба. — Приедет он, скажут ему — нет, и что он сделает?

— Хорошо, позвоню. Ты поезжай, не теряй время, — почему-то перешел со мною на «ты» начальник.

Я часто ездил за боеприпасами на дивизионный склад и знал, что получить сверх нормы снаряды невозможно. Слишком мало их было на нашем участке. Каждый снаряд был на учете. И распределяли их не начальник склада, не кладовщик, у которых можно иногда выпросить лишний ящик, а гораздо выше, в артснабжении дивизии.

Вся ночь ушла на то, чтобы подготовить машину и добраться на этой видавшей виды полуторке до дивизионного склада и выпросить пять ящиков снарядов к 76-миллиметровым пушкам полковой батареи. На складе пришлось догрузить машину патронами и гранатами. Возвращались в полк, когда уже рассвело. Полуторка пыхтела, часто останавливалась на плохо укатанной зимней дороге. Брали лопаты, разгребали с шофером снег под колесами, потом я подталкивал плечом кузов, а шофер газовал вовсю. Я торопил шофера, хотя от него мало что зависело. Утренний мартовский морозец пощипывал нос и уши. В кабине было не лучше. Она вся была в дырах, и ветерок пронизывал ее насквозь. Мы спустились с крутого речного берега и покатили по льду реки. Шофер — усач в новом полушубке с подвернутыми рукавами — то и дело протирал рукавицей ветровое стекло и посматривал вверх. Я тоже смотрел из-под козырька кабины в небо, но ничего там не находил.

— В такую рань фрицы не полетят, — успокаивал себя шофер. Но будучи, видимо, не совсем уверенным в своих предположениях, оглянулся: — Как думаете?

Я пожал плечами и посмотрел еще раз в небо. День выдался пасмурным, неприветливым. Редкие снежинки разлетались в стороны перед ветровым стеклом. Дорога извивалась по реке. Километра два справа и слева тянулись крутые берега, покрытые зарослями кустарников и глубоким снегом.

— Сидишь вот так и ничего не слышишь, — рассуждал шофер. — Не знаю, как вы, а я все время в напряжении, пока сижу в кабине. Раз как-то смотрю — справа и слева разрывы, а в кабине ничего не слышно — мотор тарахтит. Что делать? Куда рулить? Как в том анекдоте, собрал, значит, старшина шоферов и стал давать им вводные:

— Самолет справа, что вы делаете?

— Влево руля, — отвечает ему шофер.

— Самолет слева…

— Вправо руля.

— Самолет сзади?..

— Показываю левый поворот, а сам рулю вправо.

После анекдота шофер, посматривая в небо, еще что-то говорил, рассуждая вслух, но я его уже плохо слушал. Машина бежала теперь по ровной ледяной дороге, как по асфальту. И я, намаявшись, клевал носом. Проснулся от звона разбитого стекла. Лицо сразу обдало колючим, морозным ветром.

Машина завиляла. Шофер повалился на руль, опустил руки. Я попытался удержать машину на дороге, ухватившись обеими руками за руль, но из этого ничего не вышло. Полуторка развернулась, загородив дорогу всем, кто ехал за нами, и сразу же заглох мотор. Где-то над головой завывали самолеты, трещали короткими очередями пулеметы.