Боги грядущего

Он опять бросил взгляд на несчастных женщин. Варениха уже не дергалась, лишь слабо скребла крючковатыми пальцами по меховику, накрученному на голову. А Зольница сидела с вытянутыми ногами и, тяжело дыша, отколупывала с лица замерзшую кровь. Смотреть на нее было жутко. Мгновенной вспышкой сверкнуло воспоминание, как угощала она их, парней из мужского жилища, когда они явились к вождю потолковать о загоне. И как приговаривала:

— Наедайтесь как следует. Слабые и себя не спасут, и общину погубят.

Головня тогда принимал из ее рук кружку кислого молока и глиняную тарелку с болтанкой, взирал благодарными глазами (у мужиков-то так не покормят!), приговаривал:

— Счастья и долгих зим тебе, Зольница.

Ах, как недавно это было! А теперь — что произошло? Разве не тот самый Головня хлестал сейчас плетью заиндевевшую Зольницу? Разве не та самая Зольница посылала ему ныне проклятья? Зло пришло в общину, раскололо род, внушило людям ненависть друг к другу. Коварное колдовство разъело души, тихой сапой прокралось в сознание. Это пришельцы, чтоб им пусто было, навели морок на родичей — больше некому. Огонь и Лед уже повержены, но остались пришельцы, алчные южане, тянущие когтистые лапы к северному краю. Это их злая воля ослепила людей, заставила раз за разом покушаться на вождя. Рдяница, Сполох, теперь эти бабы… Можно подумать, будто крамола, угнездившись в общине, перескакивала с одного на другого, сжигая им разум, наполняя сердца яростью. Но значит ли это, что надо крушить всех подряд, не разбирая правых и виноватых? Быть может, враги этого и желают?

Но с суровой невозмутимостью прозвучал властный голос:

— Приведите Жара.

И Лучина похолодел в страшном предчувствии.

Отправив одного стражника за Косторезом, Головня презрительно глянул на окостеневших от холода крамольниц. Велел охранникам:

— Накиньте на них меховики.

Зольница укуталась в одежду, непослушными лиловыми пальцами стала завязывать тесемки на отворотах. А Варениха, когда ей размотали голову, скатилась с рук воина и упала лицом в снег.

— Кажись, все, великий вождь, — растерянно промолвил воин, поднимаясь на ноги. — Готова.

Головня безразлично посмотрел на нее и промолчал.

В сумеречном небе задрожало разноцветное сияние, полыхнули разноцветные завеси — желтая, синяя, белая. За почернелым частоколом растекся гул голосов, послышались крики:

— Великий вождь! Покажись! Жив ли ты?

Стражник, что отправился за Жаром, вернулся, сообщив:

— Там люди собрались, великий вождь. Боятся за тебя. Косторез тоже там.

Головня медленно побрел к калитке. За ним, неотступные как тени, потянулись два воина с копьями.

Распахнув калитку, вождь вышел со двора. Полускрытая сумраком толпа шершаво завздыхала, зашевелилась многопалым чудищем, заскрипела пушистыми, толстыми ходунами по снегу. Вместо лиц — черные дыры под колпаками, только бороды мерцали, слабо озаренные небесным сиянием.

— Жив вождь, — прошелестело в толпе.

— Зачем явились? — недружелюбно спросил Головня, раздосадованный, что его отвлекли от допроса. — Разве я вас звал?

Толпа заколебалась. Послышались голоса:

— Так это… тревожились, великий вождь… беспокойство проняло… крики у тебя… как бы чего не случилось…

Вождь надменно скрестил руки:

— Волею Науки мне открылись козни заговорщиц, поддавшихся зловредному прельщению. Обе они завтра предстанут перед судом богини. Вы же идите по жилищам и не тревожьтесь за меня.

— Слава вождю! — выкрикнул кто-то из толпы. — Слава благодетелю!

И люди закричали наперебой:

— Слава! Слава! Долгих зим и крепкого здоровья!

Головня поискал глазами Жара, позвал его:

— Косторез, ты там? Покажись.

Жар торопливо протиснулся вперед. Судорожно потирая руки, промолвил:

— Я здесь… великий вождь.

Глаза его искательно смотрели из-под колпака.

— Иди за мной, — приказал Головня.

Первое, что увидел Жар, ступив во двор, — это распростертое на снегу тело Варенихи (седые волосы известково белели в потемках), и скорбно склонившуюся над мертвой бабкой Зольницу. Косторез остановился как вкопанный, невольно сделал шаг назад, уперевшись спиной в тын. Зольница подняла на него лицо, усмехнулась из-под ветхого колпака — пятна застывшей крови в темноте чернели как язвы от кожной болезни. Вождь неспешно приближался к ней, поигрывая плетью.

— Слыхала? — самодовольно произнес он. — Любят меня родичи. Волнуются. Среди ночи из жилищ повылазили. А о тебе всплакнет ли кто завтра? — Он обернулся к Косторезу. — Знаешь, за что казню ее?

Жар молчал, окаменев от страха.

— За предательство и ворожбу, — объяснил Головня. — Порчу на меня вздумала наводить, засранка. Говорят, ты тоже там был, видел, как она колдовала. Правда ли? Я ведь верил тебе, Жар.

— В-великий вождь, — промямлил умелец, трясясь всем телом. — С-случайно…

— Случайно?

— С-случайно заш-шел… Н-не знал…

— Не знал? А вот мы у нее сейчас спросим. — Он повернул лицо к Зольнице. — Ну что, правду молвит или врет? Знал он о твоем непотребстве? Отвечай.

Та злобно прищурилась, произнесла будто с удивлением:

— Я-то думала, ты донес, Жар. Зря грешила, выходит. Прости.

Косторез пошатнулся, вспотев, вцепился в поясные обереги.