Боги грядущего

— Встретились с ними на Черном берегу. За ладонный кус лазурита хотели с нас содрать два раза по пять пятков горностаев и песцов. Сошлись на четырех пятках и еще половине. За киноварь ломили пять раз по пять пятков. Знают, сволочи, чего у нас нет. Я им: «Шиш! Ни Льда не получите». Не сошлись мы, Головня… то есть, великий вождь. Говорят, опасно стало ходить по большой воде, пришельцы шныряют, проходу не дают. Вроде уже и к Большому Камню наведались. В страхе все. Слыхал также, что пришельцы себе у Лиштуковых гнездо свили. Костенковский вождь говорил.

— Ну и что ж, проверил? — хмуро спросил Головня.

Лучина озадаченно воззрился на него, облизнул губы.

— Нет. Да и с чего бы? Вождь-то чай врать не будет. А к Лиштуковым соваться… сам знаешь… — Он поежился и умолк.

— Ну, ну, давай дальше, — нетерпеливо сказал Головня, отставляя кубок с молоком.

— Пошли берегом, все лодки пришельцев высматривая. У них-то, ведаешь, лодки большие, ветром гонимые, с надутыми тряпками на столбах… Издали видать. Но не углядели ни одного. Я уж грешным делом на гостей подумал — мол, набивают мошну, хотят на нас поживиться. А тут глядь — эти самые гости и лежат на крутоярах. Немного, пятка не наберется, а все же! И железные бруски раскиданы. Только я брать не стал — грех ведь мертвых обирать! Да и заговорены, может? Стану еще скверну в стойбище волочь! Правильно, Го… великий вождь? — он искательно заглянул в глаза Головне, но тот молчал, непроницаемый как скала. — Говорю своим: видно, пришельцы вернулись, надо вождю сообщить поскорее. Вот и помчались в обратный путь. Еще к Федорчукам и Воронцовым заглянули, собрали пушнину, все как ты велел. И кору тоже… Для краски. Я помню.

Он умолк и тревожно посмотрел на Головню, выражение лица которого не сулило ничего хорошего. Понурился, принявшись мять рукав меховика.

— Все что ль? — спросил вождь.

— Навроде того, — пожал плечами Лучина.

Головня молча жевал сушеную голубику. Остальные, чавкая, наблюдали за ним. Наконец, вождь спросил:

— Про Огонька-то спрашивал?

— Спрашивал. Никто не видал его.

— Значит, у Лиштуковых хоронится, — сделал вывод Головня. — Больше негде ему укрыться, грызуну проклятому.

Лучина натужно хохотнул, отчаянно прея в меховике.

— Да может, сгинул он давно? По общинам-то метаться — злым духам самая сласть…

Головня в ярости хлопнул себя по коленке.

— Привезешь мне его тело, тогда только поверю. А до тех пор землю носом рой, но Огонька добудь. И вы все тоже ройте. — Он засопел, свирепо грызя ягоду.

Осколыш подал голос:

— Может, у пришельцев он?

— Может, и у пришельцев, — согласился Головня. — С этой сволочи станется. — Он вздохнул. — Люди нужны. Воины. А воинам — луки со стрелами, ножи и копья. А для ножей и копий — железо. Много железа. А ты, Лучина, даже болванками побрезговал! Скверны, вишь, испугался… Не перебивай! Будешь говорить, когда я разрешу. Надысь Чадник этот божился, что железо доставит, если рыбий зуб ему подгоним. Говорил, санями менять будет. Даже и место предлагал: Белые холмы. Выжига он, конечно, насквозь его вижу, прохвоста, а только нам не до жиру. Прочие-то гости разбегаются как мыши, ничем их не заманишь. Значит, надо соглашаться.

— Откудова ж столько рыбьего зуба возьмем? — спросил Осколыш.

— А сам-то как думаешь?

Кузнец почесал щеку, порытую нарывами.

— Из ледяных полей? Больше-то неоткуда…

— Заодно и зверолюдей приобщим к слову Науки, — закончил вождь его мысль.

Все молчали, переваривая новость. Никому не хотелось тащиться в ледяные поля обращать в истинную веру полуживотных, но возражать не решались. Помощники украдкой переглядывались, пытаясь угадать, какому бедолаге предстоит заняться этим неблагодарным делом. В тягостной тишине стал слышен веселый бубнеж стражников у входа. Нескладный длинный слуга с обкромсанной рыжей бородкой принес толчанку в привозном глиняном котелке, на котором были изображены диковинные черные звери, бродившие меж диковинных черных деревьев в окружении ровного красного сияния. От толчанки пахнуло рыбой и кровью.