Боги грядущего

Косторез ценил эту дружбу. Ему льстило, что в приятелях у него ходит такой человек. Тем паче, что от него Чадник никогда не требовал взыскания долгов, хотя одаривал знатно.

— Ах, почтенный господин, — промурлыкал тот, подплывая к Косторезу. — Поистине великий день! Господин получил так долго ожидаемое. Жду часа, когда господин украсит своим искусством тайгу.

Странное это было обращение — господин. Прежде так величали только богов. Для коневодов оно звучало в новинку. Но Косторез привык, ведь Чадник называл так всех — от вождя до последнего охотника.

Гость взял Жара под локоть, повел вдоль обоза.

— Пусть господин не серчает. Я могу доставить господину краску много, много лучше! Клянусь землей и небом! — Он оглянулся на Штыря, следовавшего позади, промолвил Жару на ухо: — Потолкую с товарищами. Они помогут. А для господина у меня есть подарок. Пусть господин не отказывается. Мне известна твоя скромность, но я хочу выразить тебе свое уважение. Таков наш обычай.

Ну как ему было отказать? Жар покосился на Чадника, поднял бровь в знак внимания. Тот протянул ему четыре маленьких золоченых ложечки, сделанных в виде безногих чудовищ с широкими зубастыми пастями.

— Чудная работа, — зашептал гость, вытянув шею. — Очень, очень ценная вещь на нашем юге. Здоровья уважаемой супруге и красавицам-дочкам!

Он поклонился (обычай чужаков) и почтительно отступил.

Косторез сунул ложечки за пазуху и пошел вдоль саней, приподнимая попоны.

— Лучина пусть сам… с вождем говорит… умник… — бурчал он помощнику. — Что привез? Землю, лазурит… бурый уголь. Ха! Зачем уголь?.. Ки-но-варь. Ладно, богиня с ним. Чем хочет — тем раскрасит. А я погляжу… А еще спать завалился. Мне одному что ли?..

Штырь произнес, отстраненно глядя вдаль:

— Грят, в палноцных землях, на берегах бальшой вады, где дожди прозрацны как родници, а снех бел как молохо, водицца мох — бурый как волцья шерсть. Валасатые люди делают из няго красную краску…

— Эх, найти бы те земли, — простонал Жар.

Страх донимал, и ходила ходуном челюсть, когда он думал о предстоящей беседе с вождем. Лишь бы пронесло!

Кроме лазурита и черного сланца в санях обнаружилась кора — ивовая, ольховая, лиственничная. Из коры тоже получали краску — оранжевую, желтую, светло-коричневую. Не было лишь главной — багровой.

Двое чужаков, стоя над волокушей с рыбьим зубом, рассуждали:

— На Великой водзе был, кажись, ага. Там-та лутшый дзуб, белай.

— На Влицей давно пршельцы. Кто туда сунеца?

— Так уж и давно!

— Цай не брешу.

У Жара от этих слов будто когтями по спине прошлись: загорелось все внутри, заполыхало, и острая боль растеклась по животу, ударила в грудь, пронзила зубы. Воспоминание о первой встрече с пришельцами и поныне язвило душу.

Все они струхнули тогда, едучи к месту обмена — Огонек, Светозар, Косторез — узрев черные как головешки лица людей на вершине холма. Даже зять Отца Огневика опешил, привстав на полозьях, а уж сынок его вообще чуть не спрыгнул с саней. Изыди! Изыди! Изыди! — твердили они, пока черные демоны громовыми палками гнали мимо оленей.

Чудом, истинным чудом спаслись они тогда. Не иначе, попущением Льда сумели уйти от голодных тварей. Но в память накрепко врезался необоримый ужас и трепет от столкновения с темной стихией. И страх этот нисколько не притупился за истекшее время. Недаром так задрожало все тело, когда чужаки произнесли жуткое слово «пришельцы».

Помощник спросил у него:

— Дак цто? Нацинаць работу-та?

— Начинай… хотя погодь. С Лучиной еще… потолковать.

Он побрел на вершину холма, а помощник его, жуя сосновую смолу, заговорил со своими единоверцами, что толкались, любопытствуя, возле обоза.

Слева от Жара, в низине, копились люди. Там стоял разноязыкий гомон. Над скоплением голов взвилась пышногривая башка Осколыша. Запрыгнув на торчавший из-под снега валун, он звонко гаркнул:

— Ти-иха! Всем слушать.

Гомон словно градом прибило.

— Тут вам не община, а народ, — продолжал Осколыш. — Тут Отцов нет, ага. Все равны перед Наукой. Каждый! Забудьте, кем были раньше. Нет среди вас ни вождей, ни Отцов — одни лишь охотники да бабы, ага. А кто будет нос задирать, тому мы этот нос отрежем. Так и знайте. Отриньте Огонь и Лед. Вы — люди Науки, грозной и всеблагой. Вот так!..

Косторез зашагал к своему жилищу. Навстречу бежали девчонки с бадьями, спускались плавильщики, лоснясь закопченными лицами, шагали рыбаки с большими сачками за спиной.