Но длилось это недолго. Головня тут же встряхнулся и бодро произнес:
— А хотя бы и предашь… Убить меня все равно не сможешь, только себя погубишь. Душу свою потеряешь. Сколько уж раз смертушка рядом ходила, а все мимо. Наука надо мной витает, бьет крылами. Слышишь? Я — избранник богини, призванный нести ее истину миру. Мне не страшны никакие козни. Прошло время, когда других боялся, теперь сам навожу страх! Здесь, в тайге, нет для меня соперника. Я один внимаю гласу богини! С тех пор, как услыхал его впервые в пещере, иду с ним по жизни. Нет во мне злобы, но лишь вера и справедливость. Ежели караю кого, то за дело. Если награждаю, то за заслуги. Нигде не сошел с тропы! Так впредь и буду идти, добрый к друзьям и беспощадный к врагам. Соображаешь, Жар? Думаешь, не болело у меня сердце, когда приговаривал изменников к смерти? Будь я прежним, может, и простил бы засранцев. Но Наука не склонна прощать. Она, благодатная, велела мне лишать мерзавцев жизни. Ибо лицемеры не должны осквернять собой землю. Согласен со мной?
— Согласен, Головня, — прохрипел Жар.
— Чую, борьба только начинается. Может, и не доведется мне дойти до конца. Много врагов, много… Язвят со всех сторон. Недруги думают — держусь за власть. Глупцы. Не власть мне дорога, а слово Науки. Если не я, то кто его гласить будет? Не вижу достойного. Все во тьме блуждают. Понимаешь?
— Понимаю, Головня, — завороженно промолвил Жар.
— Богиня призвала меня служить Ей. То был не мой выбор. Она, великая, обратила ко мне Свой лик, когда я, отвергнутый всеми, замерзал среди ледяных полей. Она сказала: «Головня, ты избран Мною нести слово истины людям». Что мне оставалось делать? Я подчинился Ее воле и продолжаю ей следовать. Ибо Она, владычица земная и небесная, устала пребывать в небрежении, забытая Своими чадами. Она хочет вернуться в мир, который создала. И я — орудие Ее. За мною сила правды! А кто против меня, тот против правды.
— Истинно так, великий вождь! — выпалил Жар.
Глядя на вдохновенно вещавшего Головню, он вдруг с необычайной остротой почувствовал всю ничтожность и тщету недругов его. О богиня, насколько глуп и мелочен был Сполох в своем порыве! Не понимал, что замахивается на великана, неизмеримо сильнее его. Думал поспорить с вечностью, дурак! С таким же успехом он мог бы попытаться остановить пургу. Головня — он даже не колдун, он… стихия! Всесметающая, лютая стихия, которая не утихнет, пока не перемешает все общины, какие есть на земле.
А вождь продолжал:
— Много, много дел впереди: очистить край от крамольников, утвердить истинную веру, разобраться с пришельцами… Ох, не поспеть. Ищу человека! Продолжателя дела. А натыкаюсь на злых людей. Приходиться быть жестоким: если не раздавлю зло сегодня, завтра оно раздавит добро. Нужно торопиться. Силы мои не вечны. Хочу быть уверенным, что в свой последний час не оставлю крамоле надежды. Вот к чему стремлюсь, Жар! Вот о чем мечтаю.
Обереги на его груди стукались боками: серебряный тюлень, медный соболь, железная гагара, а еще реликвии — «льдинка», «трубка», «пластинка». Меж ними терялся маленький кожаный чехольчик с указательным пальцем Искры и прядью ее волос. Головня никогда не расставался с ним.
— Смотри, Жар, если затаишь зло — крепко пожалеешь об этом. Не думай сохранить это в тайне, от богини ничего не укроешь.
— К-клянусь, Головня… — вновь залепетал Косторез. — Никакого зла… Я предан… всей душой… я с-спасти хотел…
— Ладно, что уж толковать. Иди. Если и соврал мне, кривда твоя все равно на явь выйдет. Ступай, ступай.
— Я не соврал, вождь! — чуть не плача, уверял его Жар. — Не соврал!
Он и сам верил в это. Страх заставил его гнать из памяти слова, сказанные Сполоху, придавить их спудом забвения и более не ворошить. А Головня почесал двумя пальцами острый кончик носа и, не глядя на него, небрежно махнул пятерней.
— Иди, Жар.
И Жар вышел, полный восторга и умиления.
Часть третья
Глава первая