Боги грядущего

Тот прытко вскочил, потянул Сполоха за руку, переворачивая его лицом вниз. На сосновом накате остался мокрый след от тела. Сполох заорал, бешено вращая глазами, шмякнулся мордой в пол, неловко вывернув прибитую к доске руку. Головня утвердился на его спине, с усилием выдернул нож, отшвырнул его в сторону. В полумраке что-то хрястнуло и осыпалось.

— Исполосую мерзавца, — рычал вождь, затягивая узел на его запястьях. — И шлюхе твоей башку откручу. К коням привяжу, чтоб разорвали на части. А останки выкину собакам — пусть жрут падаль.

Кровь Сполоха капала с ладоней вождя, алой охрой размазывалась по груди и животу. Помощник хрипел:

— Все равно сдохнешь, земля мне в нос. Не я, так другой тебя прикончит. Попомни мои слова. Один раз оступишься — и втопчут в грязь. Никто тебя не любит. Все только смерти твоей ждут, дерьмо ты собачье. Проклят ты, слышишь? Проклят навеки. Ах-ха-ха! Давай, пинай, казни меня! А страх-то — он тут, рядом, никуда не уйдет. Всю жизнь будешь маяться, с-сучий хвост, нигде покоя не найдешь. В каждом будешь видеть убийцу, сам себя поедом жрать станешь. Ха-ха-ха!

Осколыш, тяжело дыша, стоял и смотрел на вождя. По щеке его бежала масляная капелька пота.

Вдруг дверь снова распахнулась, с силой ударившись о бревенчатую стену, и в жилище ворвался Косторез. Весь окутанный паром, с ладонями, изгвазданными в земле (видно, упал, пока бежал), он вихрем влетел внутрь и застыл, озираясь. Грязная темная вода капала с его пальцев, растекалась под коричневыми от глины ступнями.

— Головня, я… — увидел связанного и окровавленного Сполоха, и осекся, попятившись. Кузнец кинулся на него, подмял под себя, выкрутил руки. Жар захрипел, тараща налитые кровью глаза:

— Я п-предупредить… к-хотел… Ахррр…

Головня шагнул к нему, спросил, набычившись:

— Зачем явился? Тоже что ль укокошить меня решил?

— Г-холовня… н-нет… ради Наук-хи… п-предупредить…

— Предупредить? А может, порадоваться моей смерти?

— Н-нет… зд-доровьем детей… сл-лучайно…

Вождь задумчиво наблюдал, как кузнец возит его родича мокрой рожей по доскам. Рядом, постанывая, копошился Сполох. Обереги обоих помощников, звякая, с бренчанием скреблись по полу.

— Видишь, Жар, каково враги мои злобствуют? — посетовал Головня. — Вернейший из верных — и тот поддался их чарам, хотел убить меня, избранника Науки. Ты-то не таков, а?

— Не так-хов… акхх… клянусь… жизнью.

— А чего пришел?

— Предупредить… сп-пасти тебя…

— Спасти меня? — Головня скривил губы, размышляя. — Ты, значит, верен мне, а? — Он наклонился, заглянул Косторезу в глаза.

Сполох заругался сквозь зубы, шурша коленками по залитому кровью полу. Головня повернулся к нему, двинул пяткой по ребрам.

— Все не угомонишься, паршивец?

Сполох закашлялся кровью, выплевывая обломки зубов.

— Казнить тебя буду долго и жестоко, — сказал Головня. — Как подлого предателя, изменника делу Науки. И подстилку твою гнилокровую — тоже. — Он опять посмотрел на Жара. — Случайно, значит. Ладно, потолкую еще с тобой. Отпусти его, Осколыш.

Кузнец расцепил хватку, грузно поднялся, со свистом вдыхая через нос. Косторез лежал, потирая ладонями горло, со страхом глядя снизу на вождя. Лицо Головни, озаренное светом костра, будто пылало изнутри, глаза жемчужно мерцали, короткая борода переливалась как мех чернобурки. С суровой беспощадностью взирал он на обоих родичей, и Жар, трепеща, подумал невольно: «Это — не человек. Это — колдун, пред коим бессилен человек».

— Как кончится дождь, будем творить суд и расправу, — объявил Головня.

— Ты-то откуда проведал про его нечестие? — спросил Головня Костореза. — Может, вместе с ним хотел нагрянуть, да припоздал, а?

Тонкие заскорузлые пальцы Головни лежали на костяной рукояти ножа в кожаном чехле, прицепленном к сыромятному поясу. Другая ладонь, сжатая в кулак, недвижимо покоилась на сосновой столешнице. Пронзительный взгляд буравил Жара изумрудами зрачков из-под жидких бровей. В избе еще стоял запах крови, темные пятна на полу зримо напоминали о недавней схватке, ввергая Жара в леденящий ужас.

— Нет-нет, Сполох говорил… хотел, чтоб и я… но не стал… Клянусь Наукой! — Косторез устремил на вождя взгляд, полный мольбы. — Ты веришь? Веришь мне, а? В-ведь я н-никогда… никогда против тебя… прошу… видят небеса… Г-головня…

— Хотел, значит, и тебя вовлечь, да ты не дался? — насмешливо произнес Головня. — Ловкая сказка!

— Ум-моляю… ч-честное слово… я б-бы никогда…

Головня долго созерцал его, скользя пристальным взором по дрожащему лицу; затем, обхватив щеку Костореза ладонью, провел жестким пальцем под его правым глазом. Проговорил, будто упрашивал:

— Не предавай, Жар. Нас, Артамоновых, и так повыкосило. Если предашь, с кем останусь? Пылан предал, жена твоя предала. Искра, негодяйка, тоже изменила. Сполоху верил как себе — и он туда же. Ты хоть будь верен…

Жар, обалдев от такой перемены, торопливо заверил его:

— Я никогда… ни в жизнь… здоровьем детей…

— Здоровьем детей — да-да… — Головня вздохнул, опустив плечи. От грозного вида его не осталось и следа. Теперь перед Жаром сидел безмерно уставший и печальный человек.