Богач, бедняк

– Я узнаю, на месте ли он. А кто его просит? – И, закрыв трубку ладонью, сказала: – Профессор Дентон.

Поколебавшись секунду, Рудольф взял трубку.

– Добрый день, профессор, – сердечно приветствовал он Дентона. – Как дела?

– Джордах, – прохрипел Дентон, – я «У Рипли». Вы не могли бы подойти сюда на несколько минут? Мне надо с вами поговорить.

– Хорошо, профессор, сейчас буду, – ответил Рудольф. Какая разница, когда он ему скажет? Наверное, даже лучше сделать это сейчас. – И он встал из-за стола. – Если я кому-нибудь понадоблюсь, скажите, что буду через полчаса, – наказал он мисс Джайлс.

Войдя в бар, Рудольф не сразу нашел Дентона. Тот сидел опять в последней кабинке. Он был в пальто и шляпе. Согнувшись над столом, он держал стакан в обеих руках. Небритый, помятый, стекла очков запотели. Рудольфу неожиданно пришло в голову, что профессор похож на старого алкоголика, тупо дожидающегося на скамейке в парке, пока его подберет полиция. Уверенный в себе, ироничный человек с громким голосом, каким помнил его Рудольф, умеющий смеяться и вызывать смех, – исчез.

– Здравствуйте, профессор. – Рудольф проскользнул в кабинку и сел напротив Дентона. Он был без пальто, так как магазин находился рядом. – Рад вас видеть. – Он улыбнулся, словно пытаясь уверить Дентона, что тот ни в чем не изменился.

Дентон безразлично взглянул на него и даже не протянул руки. Его обычно румяное лицо было сейчас серым.

– Выпейте чего-нибудь, – предложил он глухим голосом. Сам он, судя по всему, уже успел выпить. Возможно, немало. – Мисс, – окликнул он женщину в оранжевом форменном платье, стоявшую, словно старая усталая лошадь, прислонясь к стойке бара. – Что вам заказать? – спросил он Рудольфа.

– Виски, пожалуйста.

– Виски с содовой для моего друга, а мне еще раз бурбона, – сказал Дентон.

И замолчал, глядя на зажатый в руках стакан. По дороге сюда Рудольф решил, как он поступит. Он скажет, что завтра в два часа дня никак не может появиться перед комиссией, но готов сделать это в любой другой день, если комиссия согласится отложить разбор дела. Если же заседание не отложат, он вечером зайдет к президенту университета и скажет то, что собирался сказать. Если Дентона это не устраивает, он может сегодня же написать свое выступление в его защиту, чтобы Дентон сам зачитал текст перед комиссией. Рудольфу не хотелось говорить все это Дентону, но о том, чтобы завтра в одиннадцать ноль пять не выехать с Колдервудом в Нью-Йорк, не могло быть и речи. Он рад был, что Дентон молчит и тем самым оттягивает – пусть ненадолго – его сообщение, и, когда ему принесли виски, принялся усиленно размешивать лед в стакане, создавая музыкальный фон для разговора.

– Мне неудобно отрывать вас от работы, Джордах, – не поднимая глаз, невнятно пробормотал Дентон, – но неприятности делают человека эгоистом. Проходя мимо кинотеатра, я увидел длинную очередь за билетами на комедию и подумал: «Неужели они не знают, что со мной происходит? Как они могут идти сейчас в кино?» – И горько рассмеялся: – Абсурд. С тридцать девятого по сорок пятый год в одной только Европе было убито пятьдесят миллионов человек, а я в то время ходил в кино по два раза в неделю. – Он низко склонился над столом и, держа стакан обеими руками, жадно глотнул. Руки его дрожали.

– Расскажите же, что произошло, – мягко попросил Рудольф.

– Ничего. Впрочем, это не так. Многое… Все кончено.

– Я вас не понимаю. – Рудольф попытался скрыть в голосе радость. Значит, все это пустяки, буря в стакане воды. В конце концов, не могут же люди быть такими уж идиотами. – Вы хотите сказать, они прекратили дело?

– Я хочу сказать, что это я прекратил дело, – ответил Дентон, поднял голову и посмотрел на Рудольфа из-под полей старой коричневой фетровой шляпы. – Я сегодня подал в отставку.

– Не может быть! – воскликнул Рудольф.

– И тем не менее. После того как проработал в университете двенадцать лет. Они сами предложили мне это, обещая тогда прекратить дело. Я просто не в состоянии был появиться завтра перед комиссией. И это после двенадцати лет работы!.. Я слишком стар, слишком. Вероятно, будь я моложе… Молодые проще относятся к абсурду. Они верят в возможность справедливости. Моя жена плачет уже целую неделю. Говорит, что умрет от такого позора. Конечно, это гипербола, но когда на твоих глазах женщина плачет семь дней и семь ночей подряд, это ослабляет твою волю. Так что все кончено. Мне просто хотелось поблагодарить вас и сказать, что вам не надо приходить завтра в два часа.

– Я был бы рад выступить в вашу защиту, – ответил Рудольф, а про себя подумал, что вовсе не был бы рад, но готов был это сделать, а более точно описать свои чувства ему было сейчас трудно. – Что же вы собираетесь теперь делать?

– Мне предложили спасительный вариант, – уныло сказал Дентон. – Один мой приятель работает в Женевской международной школе. Он пригласил меня работать с ним. Естественно, получать я буду меньше, но все-таки хоть какая-то работа. К тому же, как мне кажется, в Женеве меньше маньяков. Да и город, говорят, милый.