Бог всегда путешествует инкогнито

В этот момент души всех, кто меня окружал в этом зале и подавлял огромным количеством, оказались связаны друг с другом. Не важно, что их связало: озлобленность, враждебность, разочарование… Они объединились, и это было главное… Я ощущал, как от них исходит невидимая энергия, как если бы они были единым целым. Это было захватывающе, я это чувствовал самой сердцевиной своего существа. Их безмолвный союз волновал, тревожил, завораживал, он был почти… прекрасен. Я стоял перед этими людьми совершенно один. Я завидовал им, мне хотелось быть на их месте, слиться с ними. И различия, которые разделяли нас, показались мне вдруг ничего не значащими, второстепенными. Они всего лишь такие же люди, как и я. Им так же хотелось спасти свои сбережения и обеспечить тылы, как мне хотелось выжить. Разве не одно и то же волновало нас?

У меня в мозгу, как очевидность, которая выпала мне на долю, вдруг прозвучали слова Игоря Дубровского. Философская истина, которую мне следовало применить, не зная, как это сделать.

Обними мир ближнего, и он тебе откроется.

Обними мир ближнего… Мы — не индивидуалисты, которые встречают друг друга в штыки, мы обычные люди, у нас одинаковые стремления, одинаковые надежды и одно желание жить, причем жить как можно лучше. А то, что нас разделяет, это так, незначительные детали в сравнении с тем, что нас объединяет. Ведь все мы — люди… Но как разделить с ними эти чувства, как им объяснить?.. И как найти в себе силы, чтобы объяснить?

Перед моими глазами промелькнул образ подвала «Спич-Мастера», и я снова испытал восхитительное чувство владения собой, владения аудиторией. Теперь я нашел ресурсы. Я знал: если рискну, то смогу сделать шаг навстречу этим людям, все им высказать, открыть свою душу…

Трибуна передо мной показалась мне барьером, помехой, воплощением того, что нас разделяет. Я протянул руку, снял микрофон с подставки и обогнул трибуну, оставив на ней свои записи. Я шел к публике, абсолютно безоружный, во всей своей уязвимости. Шел медленно, меня вело желание мира с этими людьми. Мне было страшно, но страх понемногу отступал, уступая месту нарождавшемуся чувству глубокого доверия.

Парадоксально, но мне не хотелось скрыть свою незащищенность, наоборот, я стремился, чтобы они ее разглядели. Для меня она была гарантом искренности и прозрачности намерений. Повинуясь инстинкту, я развязал галстук и отбросил его в сторону. То же самое я проделал с пиджаком, и скомканная ткань с шорохом сползла на пол.

Я подошел к краю сцены, и мне стали хорошо видны серьезные лица тех, кто сидел в первых рядах. А дальше лица теряли четкость, превращаясь в цветовые мазки, как на картинах импрессионистов. Но в повисшей напряженной тишине я чувствовал, что все взгляды обращены на меня.

Стало ясно, что говорить заготовленный текст нельзя: момент был не тот. Значит, надо полагаться на слова, которые придут сами. Как там у Этьена: «Говори, что думаешь, что на сердце».

Я оглядел зал. Смятение людей, их недовольство были буквально осязаемы. И сердце мое эхом отозвалось на их тревогу.

Губы снова ощутили металл микрофона.

— Я знаю, что вы сейчас испытываете.

Мой голос разорвал тишину и зазвучал в огромном пространстве зала с неожиданной силой…

— Я чувствую вашу тревогу, ваше несогласие. Вы вложили деньги в акции нашего предприятия. Мои разоблачения в прессе привели к тому, что курс акций упал, и вы на меня в обиде, вы рассержены. Вы смотрите на меня как… на гнусного типа, предателя и порядочную сволочь…

В зале ни звука.

От мощных прожекторов у меня горело лицо.

— На вашем месте я думал бы точно так же.

Зал замер в напряженной, наэлектризованной тишине.

— Ваши надежды на прибыль рухнули. Вы рассчитывали на эти деньги, кто как на средство улучшить условия жизни, кто как на возможность что-то купить, кто как на обеспечение тылов или как на капитал, который вы оставите детям. Каковы бы ни были ваши заботы, я их понимаю и отношусь к ним с уважением.

Наверное, вы думаете, что я передал информацию прессе из личной ненависти к Марку Дюнкеру, чтобы ему отомстить? Учитывая все, что я перенес по его милости, это имело бы смысл. Но причина была совсем другая. Я опубликовал эти данные с одной целью: спровоцировать падение курса акций…

Послышались оскорбленные возгласы. Я продолжил:

— …спровоцировать падение курса акций, чтобы собрать вас всех и поговорить с вами, как я говорю сейчас: глаза в глаза.

Напряжение достигло апогея, и я почувствовал это на последней реплике, когда попытался разъяснить свою позицию и смысл своих поступков.