Бог Ярости

— Ты не должен ни на что соглашаться, — говорит папа. — Твоя мама хочет, чтобы ты подписал контракт с агентом знаменитостью, потому что она беспокоится о твоем будущем, тем более что ты отказываешься участвовать в выставках, в отличие от Лэна. Но если ты хочешь нам что-то рассказать, мы всегда готовы выслушать. Может быть, ты не хочешь продолжать заниматься искусством. Может быть, ты предпочитаешь идти другим путем. Что бы это ни было, мы рядом.

Напряжение исчезает с моих плеч, и я с улыбкой киваю. Почему он всегда говорит именно те слова, которые заставляют меня расслабиться?

Однако, когда мы вчетвером садимся ужинать, напряжение возвращается волнами.

Я пытаюсь проглотить комок в горле, когда они говорят о предстоящей маминой выставке и о том, что они ожидают блестящих результатов.

Все с нетерпением ждут этого.

— Ты ведь будешь там, Брэн? — спрашивает меня Грейс со своим шикарным, немного снобистским акцентом высшего класса.

Грейс Брукнер — действительно популярная личность. У нее под крылом три художника, все они всемирно известны и отмечены множеством наград. Она примерно маминого возраста, но совершенно не имеет с ней ничего общего.

Грейс почти всегда одевается в красное. Даже сейчас на ней красный топ, туфли на каблуках, серьги и помада. Единственное, что отличается по цвету, — это черная юбка-карандаш.

Ее платиновые светлые волосы спадают до плеч в идеальный «боб», и она часто фальшиво улыбается, вероятно, из-за ботокса.

— Конечно. Все, что угодно, для мамы, — я улыбаюсь, и мама смотрит на меня влюбленными глазами.

— И Лэн тоже? — подталкивает Грейс.

— Вам придется спросить у него самой. В последнее время он был… очень занят.

— Видимо, у него есть подружка, которая держит его в узде, — мамины слова пронизаны ликованием, как тогда, когда я впервые рассказал ей о Мие и о том, как она, возможно, укрощает ее «дикого ребенка».

— В узде? — папа насмехается. — Я поверю в это, когда увижу.

— Даю тебе слово, пап. Я никогда не видел, чтобы он был предан кому-то так, как ей. Он даже попросил у меня преподать ему несколько уроков эмпатии.

— Похоже, это серьезно.

— Абсолютно серьезно.

— Как очаровательно, — Грейс делает глоток вина. — А что насчет тебя, Брэн? Есть девушка?

При этих словах меня пронзает боль, и я предпочитаю молчать, набивая рот едой.

— Никого? — настаивает она.

— Забудь об этом, Грейс. Брэн любит держать свои отношения при себе, — мама смеется. — Может, когда-нибудь мы встретимся с твоим особенным человеком, милый.

Маловероятно.

— Итак, Брэн, — Грейс наклоняется вперед в своем кресле. — Уверена, Астрид тебе сказала, но я официально рассматриваю возможность подписания контракта с тобой. Ты можешь найти время, чтобы мы обсудили это? Предпочтительно в студии, где я смогу увидеть твои последние работы.

— А как насчет Глин? — спрашиваю я.

Она продолжает потягивать розовое вино.

— Глин еще слишком молода и находится в процессе развития своего стиля. Я подожду несколько лет, прежде чем перейду к ней. Сейчас давай сосредоточимся на тебе.

— Разве это не здорово? — мама улыбается мне. — В будущем мы сможем проводить выставки вместе.

— Это отличная идея, — соглашается Грейс. — На самом деле, в зависимости от того, что я увижу, думаю, мы сможем вставить пару картин в твою предстоящую выставку.

— Боже мой. Ты сможешь это сделать?

— Это нелегко, но я могу сделать это ради вас обоих.

— Брэн? Что скажешь? — она улыбается так широко, что мне становится не по себе. — Леви, милый, нам нужно открыть бутылку шампанского.

Он оценивает мое выражение лица.

— Ты готов сделать этот шаг, сынок?

— Мне… нужно подумать, — я вытираю губы салфеткой и встаю на слегка нетвердых ногах. — Мне нужно поработать над заданием. Пожалуйста, наслаждайтесь остатками ужина.

Я выхожу из столовой со спокойствием, которого не ощущаю. Вместо того чтобы идти в студию, я поднимаюсь по лестнице и направляюсь в свою комнату.

Как только я оказываюсь внутри, то падаю на кровать головой вперед и жалею, что не могу задушить себя этой чертовой подушкой.

Черные чернила ползут по мне, давя на спину, пока я не задыхаюсь.

Я тянусь под подушку и выхватываю свой швейцарский армейский нож, затем снимаю часы и прижимаю лезвие к запястью.

Один порез. Маленький.

Мне просто нужен воздух.

Я хочу дышать, черт возьми.

Мой телефон вибрирует, и я вздрагиваю. Увидев имя, высветившееся на экране, я отпускаю нож и падаю на матрас.

Николай.

Чем сильнее вибрирует телефон, тем тяжелее я дышу, борясь за несуществующий воздух. Дрожащий палец нависает над экраном, как каждый раз, когда он звонит, но я, как всегда, не отвечаю.

На экране появляется один пропущенный вызов.

Затем, как обычно, следует сообщение.

Николай:Ответь на ебаный звонок.

Я открываю его сообщения и переворачиваюсь на спину, чтобы прочитать их, глубоко вдыхая, задерживая дыхание в животе, а затем выдыхая воздух в длинном, дрожащем выдохе.

Постепенно я чувствую, как чернила уходят в тень, даже если их невидимые руки все еще душат мое проклятое запястье.