Бог Ярости

Я скорее истеку кровью, чем позволю кому-то увидеть меня в таком виде.

— Брэн?

Я моргаю, глядя на отца, и эта последняя мысль все еще крутит мой желудок, когда я улыбаюсь.

— Да?

— Разве ты не должен сейчас добавить специи?

— О, точно, — я собираюсь с мыслями и методично высыпаю в кастрюлю точное количество специй.

Но даже это занятие, от которого я раньше получал огромное удовольствие, теперь причиняет мне боль.

Я не могу перестать думать о тех моментах, когда готовил в пентхаусе, а Николай вертелся вокруг, и, хотя я называл его раздражающим, на самом деле мне нравилось, что он рядом.

Мне нравилось, что он не мог оторваться от меня ни на минуту. Он сделал своей миссией постоянно прикасаться ко мне, как будто я был магнитом для его стали.

А потом все закончилось.

— Ты уверен, что можно все это время не посещать университет? — спрашивает папа под звуки нарезания продуктов. — Прошла уже неделя с тех пор, как ты вернулся домой.

— Да. Я сказал своему профессору-руководителю, что буду работать над дипломной работой отсюда, — я улыбаюсь и шучу: — Я тебе уже надоел?

— Чушь. Я бы предпочел, чтобы ты переехал обратно, ты же знаешь, — он вздыхает. — Заведи детей, говорили они. Составят тебе компанию, говорили они. И вот я пытаюсь не тащить вас троих обратно домой.

— Вы с дядей Эйденом тоже ушли от дедушки.

— Это другое. Твой дедушка — кровавый диктатор и безжалостный самодержец. Он не мог дождаться, пока мы уедем, чтобы продолжить реализацию своего плана по завоеванию мира.

— Тот самый дедушка, который преклоняется перед бабушкой и обращается с Глин как с избалованной принцессой?

— Тот самый, да. Твоя бабушка приручила его. До нее он был невыносимым придурком и часто с нами ссорился. Очень часто, — он качает головой с явной ностальгией и протягивает руку.

Я передаю ему миску с картошкой еще до того, как он ее попросит. Мы с папой синхронизированы.

— Правда? Но сейчас у вас хорошие отношения.

— В том-то и дело, что отношения. Они требуют работы и времени. К тому же, признаться, в подростковом возрасте я был маленьким придурком. Я мог сжечь его особняк и создать достаточно проблем в школе, чтобы сделать его постоянным посетителем.

Моя рука перестает помешивает бульон.

— Не может быть.

— Скажем, я был диким.

— Я не могу в это поверить. Ты — дикий? Интенсивный — да. Но дикий?

— Диче, чем необъезженный черный конь. Никто не сможет меня ограничить. Даже твой дед.

— Ух ты. Трудно представить, как ты все это делаешь.

— Как ты думаешь, от кого твой брат получил свои проблемы с поведением?

— Оу, — я продолжаю помешивать, вдыхая запах ароматного базилика и орегано. — Оу! Так вот почему ты был строг к нему в свое время?

— Это было похоже на то, как если бы я наблюдал за собой и видел происходящее глазами дяди. Не самое приятное ощущение, — он сжимает мои плечи. — Но у меня есть ты, так что я не могу жаловаться.

Папа проталкивается мимо меня к шкафу, а я застываю на месте, мысли, возникшие ранее, всплывают на поверхность, как голодная акула.

— Ты сможешь накрыть на стал через двадцать минут? — спрашивает он, доставая салатницу.

— Да, думаю, успею.

— Успеешь что? — спрашивает мама, прежде чем обнимает меня сзади.

Она намного ниже меня ростом, и мне приходится наклоняться, чтобы она могла поцеловать меня в щеку.

Волосы мамы собраны в беспорядочный пучок, а на рукавах ее рубашки видны следы краски. К сожалению, я приехал в то время, когда у нее поджимают сроки, поэтому я не часто ее вижу, и она постоянно извиняется за это, но я все понимаю. Я тоже должен был над кое-чем работать. Ключевое слово должен.

Мысль о том, чтобы рисовать эти бездумные сцены природы, надоела мне до смерти.

— Пахнет божественно, — она пытается проскользнуть мимо отца, но он обхватывает ее за талию и целует, а потом толкает в сторону столовой.

— Иди отдохни. Мы скоро будем подавать еду.

— Люблю, когда мои мальчики меня балуют, — она гладит его по волосам и поправляет воротничок.

Пока я продолжаю помешивать, то не могу не наблюдать за ними.

Я вырос в окружении их страстной, безусловной любви, и это одна из причин, по которой во мне жила надежда — какой бы тщетной она ни была.

— Папа, духовка, — говорю я, и он наконец отпускает ее.

— Кстати, Грейс присоединится к нам на ужин. Можешь выложить порцию и для нее? — она останавливается рядом со мной, заразительно ухмыляясь. — Это хорошая возможность для тебя, малыш. Она действительно подумывает подписать с тобой контракт. Разве это не замечательно?

— Я уже нашел агента, мам.

— Оу. Кто это?

— Максин Соул.

— Агент Лэндона? Она под кайфом от скульптур и не поняла бы твое творчество. Кроме того, Грейс — известная личность, гораздо более известная и уважаемая. Она в мгновение ока выведет твои работы на рынок. Мне так повезло, когда она взялась за меня.

— Не думаю, что она ценит мой стиль.

— Она сказала, что ценит. Ну же, Брэн. Просто послушай, что она скажет. Если тебе это не понравится, и ты все равно предпочтешь пойти к Максин, я буду уважать твой выбор.

Я киваю, и она снова обнимает меня, прежде чем исчезнуть в столовой.