— Это не гребаное собственничество. Если бы я
Я сглотнул, его слова разрушали стену внутри меня кирпичик за кирпичиком.
— Когда нам было по тринадцать лет, ты записал меня в контактах как «Запчасть».
— Потому что ты требовал свою собственную комнату. Ты сказал, цитирую: «Я не хочу делить пространство с этим паразитом». Я ничтожен, если не мелочен.
Я поморщился. Это было примерно тогда, когда все начало рушиться.
Все, что я могу сделать, — это кивнуть и отдернуть руку.
Он застонал, когда положил запястье на бедро, и меня снова захлестнула злость.
— Дай мне секунду.
— Куда ты идешь? — спрашивает он, но я запираю его в машине, чтобы он не пытался следовать за мной.
Затем я иду обратно к дому с пристройкой. Я мельком вижу Киллиана и Мию, идущих к главному дому, пока она яростно жестикулирует, а он смотрит с напряженным выражением лица.
Джереми разговаривает с Николаем перед пристройкой, где все еще стоят охранники.
Я направляюсь к ним, но меня снова останавливает блондин.
Николай поднимает голову и хмурит брови. Его волосы завязаны в хвост, а сам он одет в футболку и брюки. Но, опять же, он не хотел бы испачкать себя кровью моего брата.
— Отпусти его, Илья, — говорит он блондину, и тот неохотно отпускает меня.
Я иду вперед и бью его кулаком в лицо. Он отшатывается назад и хватается за щеку, а его потемневшие глаза смотрят на меня.
Джереми на секунду тушуется. Я тоже, пока сопротивляюсь желанию разжать руку. Это чертовски
Но оно того стоит.
— Поздравляю, Николай. Ты получил то, чего, черт возьми, хотел, — я тычу пальцем ему в грудь. — С нами покончено.
Джереми смотрит между нами с расчетливым выражением лица, как будто выстраивает логическую цепочку, но мне, честно говоря, уже все равно.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Николай хватает меня за руку, и его твердая грудь прижимается к моей спине, когда он рычит мне на ухо:
— В твоих гребаных снах, малыш.
Да пошел он.
Я пихаю его локтем и высвобождаюсь из хватки. Не оглядываясь, я бегу к тому месту, где меня ждет Лэн.
Может, пришло время оставить все это позади.
Навсегда.
Глава 30
— Ты теряешь концентрацию, сынок.
Я поднимаю голову и вздрагиваю, когда случайно касаюсь горячей кастрюли.
— Брэн! — отец берет мою руку в свою и осматривает пальцы.
Его прикосновение обжигает мое проклятое запястье. Мне кажется, что его проницательные глаза проникают под часы и видят доказательства того, в какой заднице я нахожусь.
Глин была права. Мои родители любят меня —
Никогда не встает у них на пути. Никогда не доставляет им головной боли, как это делает Лэн.
Часть меня верит, что если они увидят меня таким, какой я есть на самом деле, то я потеряю награду «Сын года» быстрее молнии.
Эта перспектива пугает меня до смерти.
Я незаметно отдергиваю руку от папы и натягиваю улыбку.
— Ничего страшного. Просто небольшой ожог.
— Ты должен быть осторожен на кухне. Это первое правило готовки.
— Я знаю. Извини.
Папа ласково похлопывает меня по плечу и возвращается к нарезке моркови, но не раньше, чем одарит меня своей золотой улыбкой. Той самой, которую унаследовали мы с Лэном. Хотя он гораздо светлее и мускулистее нас.
Мама говорила, что он был самым популярным парнем в школе и привлекал к себе больше внимания, чем следовало. И я это вижу. Он не только обладает «превосходными» генами Кингов, как любит называть их дедушка Джонатан, но и уравновешен и харизматичен до предела.
Немногие избранные предпочитают вести дела с ним, а не с дядей Эйденом, потому что он гораздо приветливее. Дядя… ну, скажем так, его девиз — либо по-моему, либо никак. Илай и Лэн определенно берут с него пример.
Несмотря на то, что к дяде Эйдену стекаются многие, папа — настоящая жемчужина с его сильным и в то же время заботливым характером.
Его внешней безжалостностью и внутренней теплотой. Его твердыми требованиями и медвежьими объятиями. Папа всегда был образцом для подражания и тем человеком, которым я стремился стать.
Ответственным. Надежным. Контролирующим.
Жаль, что у меня слишком большая путаница в голове, чтобы когда-нибудь достичь этого.
Я думал, что со временем все наладится, но чернила гноятся внутри меня и окрашивают все прекрасные цвета и воспоминания в такой же черный.
И мысль о том, что все увидят меня в конце этого процесса, вызывает у меня тошноту.