Существенно то, что естественная теология Пейли представляет собой финальный аккорд интеллектуального движения, возникшего после великой ньютоновской революции конца XVII века и к середине XVIII века уже полностью зашедшего в тупик. Пейли переработал старые идеи, не подозревая, что их и без того слабый авторитет вот-вот обнулится. «Происхождение видов» Дарвина и более поздние труды следует рассматривать как опровержение идеи начала XVIII века, к которой ведущие христианские писатели начала XIX века относились с подозрением.
Так почему же Пейли работал с идеей статичного естественного порядка, установленного раз и навсегда Богом в первичном акте творения? Замкнувшись в этой статичной концепции, он загнал себя в угол. Ни он, ни его последователи не cмогли осмыслить ни геологические свидетельства о древности мира[359], ни новые данные об изменениях, которые накапливаются в популяциях организмов с течением времени. Теология Пейли была сформирована научным мировоззрением раннего Нового времени, которое заставило его воспринимать творение в статичных терминах[360].
Христианство не является статичным, скорее оно подобно растущему организму[361]. Основанная на Библии, христианская богословская традиция всегда помнила о необходимости интерпретировать этот основополагающий текст как можно более адекватно. Это привело к спорам внутри церкви о том, каким образом понимать некоторые библейские тексты. Уже в первые 500 лет христианства был выработан ряд основных принципов, один из которых заключался в том, чтобы толковать Библию в творческом диалоге с естественными науками своего времени.
Наиболее влиятельным богословом той эпохи был Августин Гиппонский (354–430), сыгравший особую роль в выстраивании взаимосвязей между библейской герменевтикой и наукой. Он подчеркивал важность уважения к научным выводам в отношении библейской экзегезы. Как заметил Августин в своем комментарии к книге Бытие, некоторые из ее отрывков действительно поддаются различным интерпретациям, поэтому важно использовать науку, чтобы определить, какая из интерпретаций является наиболее предпочтительной:
«Но когда речь идет о предметах таинственных и удаленных от нашего взора, то, что бы мы умного об этом не прочли, что могло бы, подкрепленное одушевляющей нас спасительной верой, породить новые и новые мнения, мы не должны излишне твердо прилепляться к какому-нибудь из них, чтобы не рухнуть вместе с ним, если более тщательное исследование истины ниспровергнет его. Особенно же следует остерегаться, чтобы, ратуя за свое собственное мнение, мы не подменили им мнения Писания, желая при этом, чтобы наше мнение было и мнением Писания; напротив, мы должны желать, чтобы мнение Писания было и нашим мнением»[362].
Августин настаивал, что библейское толкование должно учитывать факты, которые можно считать обоснованными. Такой подход к истолкованию был направлен на то, чтобы христианское богословие не попало в ловушку донаучного мировоззрения. Этот мотив всегда был доминирующим в западной традиции толкования Библии, что не исключало споров о том, какой подход является наилучшим. Такие дебаты происходили с учетом проб и ошибок, что позволяло выявить наилучший способ интерпретации библейских текстов в ходе длительных обсуждений и исследований.
Один из таких споров разгорелся благодаря Уильяму Пей-ли. Не так уж важно, что с исторической точки зрения его подход был одним из наименее удачных образцов богословского авантюризма. Мы не можем принять «вигский взгляд на историю», который восхваляет успешные исследования и осуждает те, что закончились неудачей[363]. По знаменитому выражению Арнольда Тойнби, христианская теология, как и сама человеческая цивилизация, – это «движение, а не состояние, путешествие, а не гавань»[364]. То же самое можно сказать и о научном методе. Процесс исследования имеет важное значение.
Как мы уже подчеркивали, обсуждение подхода Пейли к христианской апологетике велось еще с 1800 года и было по существу завершено к 1850 году, еще до публикации теории Дарвина. Каков вердикт? Это был неудачный эксперимент. Настало время заново открыть старые подходы к апологетике и разработать новые, не запятнанные неудачами Пей-ли. Однако влияние Пейли было столь велико, что его идеи удержались в викторианской культуре, а с ними сохранилось и в статичное, по существу, понимание живой природы, которое ошибочно считалось взглядом, свойственным христианству. Неудивительно, что так много богословов хотели вернуться к более раннему и в то же время более подлинному богословию, отодвинув авантюризм Пейли в сторону.