Блуждающий в темноте

— Именно. Сколько горя все бы избежали, окочурься он лет десять назад.

— О каком горе мы говорим? — спросила Наоми.

Мы продолжали идти, сворачивая все в новые и новые коридоры. Я уже опасался, что весь разговор нам придется любоваться жировыми валиками на затылке начальника. Воротник рубашки удавкой впился ему в шею. Наверное, он застегнул верхнюю пуговицу только из-за нас.

Хаттон хмыкнул и махнул рукой:

— Простая статистика. Вы отправляете их к нам быстрее, чем мы можем… — Он остановился, вставил ключ в дверь и отпер ее. — Быстрее, чем мы…

— Находите их повесившимися в камере? — спросил я.

Быстрейший способ вывести из себя копа или надзирателя — обращаться с ним без должного, по его мнению, уважения.

Давненько я никого не выводил из себя.

Хаттон вошел в кабинет и оглянулся:

— Вы правда один из лучших сотрудников суперинтенданта? Чем могу быть полезен, сержант?

— Нам нужна корреспонденция Вика.

— Но раз уж мы вас застали, то будем признательны за информацию о его пребывании здесь, — добавила Наоми, первой входя в кабинет.

— Могу уделить вам пять минут.

Телосложением Хаттон походил на двуспальную кровать, а на лице его навечно застыла недовольная гримаса. В кабинете так воняло немытым телом, что он не мог этого не замечать. Или же запах был средством самозащиты. Вряд ли находилось много желающих зайти сюда поболтать. Хаттон распорядился, где нам встать или сесть, а сам втиснулся за письменный стол и наблюдал за тем, как мы выполняем указания. Он явно привык к тому, чтобы ему подчинялись, и напомнил мне деспотичного правителя какого-нибудь крошечного государства-изгоя.

— Спасибо, — сказала Наоми. — Трудно составить полный портрет Вика…

— Портрет Мартина Вика? — переспросил Хаттон. Потом оглядел кабинет в поисках аналогий и уставился на стол. На чистый лист бумаги. Постучал по нему. — Да вот он.

Наоми улыбнулась:

— Если бы он не был виновен в смерти четырех человек, мы, пожалуй, согласились бы с вами. Вообще, это довольно редкий случай. Убийца, сам ставший жертвой убийства.

Хаттон заерзал. Видимо, мысленно отменял следующую встречу. На мою напарницу он смотрел таким же наигранно-усталым взглядом, как и остальные мужчины, причастные к этому делу. Может, я и сам один из них.

— Слушайте, когда я говорю, что он похож на чистый лист, это потому, что другого ничего не скажешь. Пока этот ублюдок здесь сидел, он вообще не реагировал ни на какие обращенные к нему действия. И в то же время пробуждал такую ненависть в заключенных…

— Почему же? — ухватился я за вопрос, на который не смог ответить Кевин Блейк.

— Честно? Мы так и не докопались до причины. Но семь покушений за двенадцать лет — это много по любым стандартам.

— Не знал, что у вас тут есть стандарты.

В ответ Хаттон только махнул рукой.

— Мне показалось странным, что Чарли Слоун знает такие подробности, как количество попыток покушения…

— Неужели? — Хаттон перевел взгляд на пустую стену за нами.

Любопытно, что он даже не задумался, когда услышал имя ушлого репортера. Был бы смышленее, переспросил бы, кто это.

Я дождался, когда он снова посмотрит на меня.

— Да, — подтвердил я. — Он спросил об этом старшего суперинтенданта Чейз на пресс-конференции. Интересно, кто ему рассказал?

— Если вы из-за этого пришли…

— Нет, не из-за этого.

— Я не могу отвечать за все сплетни, которые просачиваются сквозь эти стены. Если хотите знать, что я думаю, молчание Вика было настоящей проблемой. Он относился к другим высокомерно, смотрел на всех свысока. Высокомерный детоубийца — это как кость в горле.

Я кивнул:

— Кроме того, Вик приобрел своего рода известность…

— Есть два вида известности. Местные знаменитости — фигуранты громких дел, — пользуются авторитетом. Тут ведь приходится как-то коротать время, так что если тебе есть о чем порассказать, то далеко пойдешь. Но если смотришь на всех свысока и… — Хаттон осекся в поисках слова.

— Скрытничаешь? — подсказала Наоми.

— То получаешь дыру в барабанной перепонке. Он, если так можно выразиться, не обладал навыками общения. Если честно, мне казалось, что ему комфортнее в смирительной рубашке.

— Значит, приятелей у него не было?

— С последним сокамерником, похоже, ладил. Но это другое дело…

— Почему?

— Там, скажем так, мятущаяся душа.

— Как думаете, эта душа согласилась бы с нами поговорить? — спросила Наоми. — Уверена, суперинтендант Паррс был бы доволен…

Челюсти Хаттона сжались и разжались.

— Конечно, — сказал он. — Боюсь, понадобится некоторое время, чтобы это устроить. Крыло «Е» закрыто для посещений. Нужно уведомление за несколько дней…

— По какой причине закрыто? — спросила Наоми.

— Да как всегда. Нехватка персонала не позволяет чаще выводить заключенных на прогулку.

— И сколько времени они ежедневно проводят вне камеры?

— В сложившихся условиях — всего час. — Хаттон выдержал ее взгляд.

Все знали, что двадцатитрехчасовое сидение в камере было одной из главных причин протестов. Не верилось, что власти вернулись к этой практике.

— Не надо ничего устраивать, — сказал я, пытаясь ускорить процесс. — Мы поговорим с ним прямо в камере.

— Я бы не советовал…